На очаге во дворе варилась хашлама. У порога дома по очереди умывалась группа мужчин и, отойдя в сторонку, закуривали. В доме беспорядочно суетились женщины, уставляя столы разными закусками. Потом вышел какой-то мужчина, сказал: заходите, готово уже. Мужчины потянулись в дом, расселись рядком по скамейкам по обеим сторонам стола. Поминки начались.
Старший за столом поднял первую стопку за помин души усопшего и призвал всех пользоваться благами застолья. «Блаженной памяти наше общество очень любило есть-пить, так что ешьте как следует», – сказал распорядитель застолья.
Чарки снова наполнили. Распорядитель собирался было что-то сказать, но тут из соседней комнате, где за своим поминальным столом сидели женщины, донеслись громкий вопль. «Что это там случилось?» – спросил распорядитель. Вопль обрел смысл и членораздельность: «Ох, сыночек, сыночек мой, мой царь-сыночек!..» Потом выскочила женщина, сказала встревожено: «Мама сознание теряет, помогите!» Несколько мужчин кинулись за ней, кто-то приподнял голову, второй сунул под нос ватку с нашатырем, привели маму в сознание и снова водрузили на место – на постамент в Монументе, – снова в строго горизонтальном положении присобачили меч…
Распорядитель стола, видно, хозяин дома, пресекающимся, вызывающим невольное сочувствие голосом произнес: «Мамая моя настрадалась от этого нашего общества…» И, словно ничего не случилось, предложил выпить за «светлую память нашего брата».
Один из присутствующих, который, наверное, не появился на панихиде, да и на похороны малость опоздал, а значит, не знал толком, что и как произошло, негромко поинтересовался у соседа: «А отчего умер-то?» Содрав с бараньего ребрышка клок мяса и медленно жуя, сосед так же негромко ответил: «Рак желудка». «Ага», – констатировал спросивший и перетянул на свою тарелку длинный лепесток бастурмы. «А врачи говорят, что у него сердце и легкие такие здоровые были, что еще сто лет прожил бы, как пить дать!» – основательно прожевав кусок мяса и загнав его в пищевод, добавил сосед.
– Когда я его в последний раз видел, выглядел он нормально , – продолжил спрашивавший.
– В последний раз это когда?
– По-моему, в феврале 2003-го. Да, точно, в феврале. Проходил мимо Матенадарана, увидел его. Постояли, поговорили…
– Ну да, именно в этот день он и простудился, довольно долго лежал, – вмешался в разговор третий.
– Простуда простудой, только разве это имеет отношение имеет к раку желудка? – присоединился к разговору и мужчина напротив, выжимавший в стакан с «джермуком» половинку лимона.
– Да нет, не имеет, конечно, просто он не следил за собой, ел что попало – все эти посланные американцами-европейцами гранты и кредиты, помощь от заграничных армян, а в них какой только химии нет! – высказал свое авторитетное мнение пожилой мужчина.
– А что, он должен было голодом сидеть? – ехидно поинтересовался кто-то еще.
Но тут с дальнего конца стола раздался голос распорядителя:
– Наш брат любил поесть и выпить, застолья любил, поэтому давайте на этот раз выпьем чокаясь!
«В такой день нельзя чокаться, неправильно это, – сказал кто-то из стариков, – но раз уж тамада говорит, то давайте…»
Не успели пригубить, как распорядитель стола громко спросил: «Как там мама? Будьте кто-нибудь рядом, накиньте что-нибудь на плечи, чтоб не простыла». В дверях появилась какая-то женщина, сказала, что меч слишком уж тяжелый, давайте отложим на несколько дней, а то мама очень измождена.
«Только этого не хватало! – возмутился глава стола, уже порядком навеселе. – Не твоего ума это дело, сестра. Наша мама всегда была с мечом, с мечом и останется!» «Да нет, я ничего…» – смутилась женщина и ушла.
После очередного тоста человек, не бывший на панихиде и опоздавший на похороны, а значит, не знавший толком, что и как, спросил пожилого: «А что врачи? или не показывали?»
– Какое там не показывали! – возмутился пожилой. – Каких только врачейне приводили! Есть такой знаменитый врач, профессор Демирчян…
– Знаю, Степан Кареныч, – поддакнул кто-то сбоку.
– Самого Степана Кареныча не знаю, но отец его сильный врач был! – сказал сидевший напротив.
– Правильно. Так вот, Степана Кареныча привели. Посмотрел, сказал: надо отнести на Оперную площадь, мне его в стационаре посмотреть нужно. А этот наш больной: не хочу, мол, и не надо!
– А-а, мальчишество взыграло!..
– Да нет, не доверился. Он вообще врачам не доверял, – вздохнул пожилой.
– Так что, нет врачей, значит?
– Как нет? Навалом!
– Есть-то есть, да только у всех один ветер в голове!
– Зачем ты так? Вот есть такой человек, Арташес Мамиконыч – очень даже приличный врач…
– Какое там приличный, день-деньской только о чесотке да вшах талдычит!
– Раз талдычит, значит, понимает!
– Ни черта он не понимает! Среди всех этих врачей только один Арам Завеныч доктор, только больно уж молод еще, кто ему своего брата доверит?
Выпили за здоровье матери («Долгих лет жизни ей!»), из соседней комнаты начали уже подавать кофе, когда кто-то вдруг вспомнил: «Эй, послушайте, а есть еще такой Тигран Карапетыч, весь день по телевизору сеансы дает наподобие Кашпировского… А он что, помочь не мог?»
– Этот недоумок? – презрительно хмыкнули из угла. – Я меня прыщик на лбу выскочил, с утра до вечера этот канал смотрел – никакого толка!
– Плохо смотрел! А может, еще что-то смотрел, вот и подействовало.
Атмосфера явно накалялась. Присутствующие забыли уже, по какому поводу собрались, каждый твердил свое и никто никого не слушал. Распорядитель стола в очередной раз выпил за блаженной памяти усопшего, потом подозвал младшего сына: а ну, сыночек, спой-ка ту песню!
– Это ту, которую дядя так любил?
– Ту самую… – чуть не всхлипнул от нахлынувших чувств отец.
Младший сын вытянулся на цыпочках и заголосил: «Увидел сон я в эту ночь, эту ночь, эту ночь – бесподобных лебедей, лебедей, лебедей!..»