В прошлом году, делая по заказу перевод, я застрял на очень известном слове «эволюция», ибо решил и его тоже обязательно перевести на армянский, поскольку заказчик доверил перевод мне и именно мне дал заказ. Открывать словарь не имело смысла – знал, что напротив этого слова найду точно такое же, но армянскими буквами. И хотя заказчик вряд бы обиделся на меня за то, что я оставил «эволюцию» как эволюцию, я все же решил поднапрячься и найти армянский адекват этого слова.
Перевод, вообще-то, дело сложное, но приятное, и во время этой работы возникает масса поводов вникнуть в истинный смысл многих понятий. Порой приходится даже менять мировоззрение, отказываться от каких-то оболочек и клише. И вот что пришло мне в голову, когда я искал адекват слова «эволюция».
Первым почему-то пришел в голову нелепый неологизм «разобезьянивание». Впрочем, не столько нелепое, сколько скалькированное – скалькированное с той страницы школьного учебника, где говорится об эволюционной теории Дарвина. Если помните, этот урок иллюстрировался серией рисунков «от обезьяны к человеку». Четверорукая примитивная обезьяна, постепенно приподнимаясь, окончательно встала на ноги, отделилась от остального животного мира и превратилась в человека.
Однако ни в школьные годы, ни тем более во время работы над переводом, череда обезьяньих преобразований не давала никакой гарантии того, что последним героем этого дидактического шествия является именно человек, а не та же прямоходящая обезьяна, поскольку прямохождение еще не является свидетельством разумности. Да и слова «разобезьянивание» наверняка не понравилось бы моему заказчику, поэтому я не стал зацикливаться на нем, тем более что и контекст переводимого материала был совершенно иной. Насколько помню, речь в нем шла о переходе от гончарного дела к металлообработке.
Следующим вариантом стало слово «дольшеменчивость», ставшее антонимом «изменчивости». На этом слове также лежал налет дарвиновской теории, поскольку неспешная «дольшеменчивость», в отличие от скоротечной «революционной» изменчивости, – процесс гораздо более долгий, скучный и тягостный. Если в случае Дарвина обезьяна целые миллионы лет все шла и шла, пока однажды не стала человеком, то революция способна превратить обезьяну в человека, а человека – обратно в обезьяну за какую-нибудь пару дней.
Скоротечная эволюция, кстати, в качество символа веры включено в столь любимую многими революционерами песню «Интернационал». Помните: «Кто был ничем, тот станет всем!» А значит, к примеру, тот же базарный носильщик Обезьяна Гво, пару-тройку раз помаячив на революционных площадях, очень быстро превращается в Гвидона Володяевича и поселяется в роскошном кабинете. И ничего, что он порой по старой привычке харкает на паркет, ничего, что проезжая на своем стоящем многие десятки тысяч лимузине, надрывает клаксон так же, как в свое время глотку, проталкиваясь между базарными лотками: «Дорогу, дорогу!»
Так сколько же, по вашему, суждено было Гвидону Володяевичу оставаться Обезьяне Гво без этой революции, и сколько нужно было таскаться с тележкой, чтобы оправдалась теория Дарвина? Или почему он – именно он! – должен был стать жертвой или одной из жертв этой непроверенной теории? Что и говорить, отец его в свое время, наверное, не раз увещевал: «Учись как следует, Гво, чтобы человеком стать!», а он отвечал: «Да ну, считать умею, а вместо подписи могу и крестик поставить!» И этому Гво даже в голову не приходило, что для превращения в человека нужны предварительные условия. Да и сейчас это ему до лампочки, поскольку свою базарную тележку он теперь по доброте душевной уступил другу детства, который раньше с утра до вечера скакал по ступенькам «школа-университет-аспирантура»…
Так и вышло, что и «дольшеменчивость» оказалась с изъяном и вовсе не явилось антонимом «скороменчивости» революции. Антоним революции – не делать революции. Антоним революции – даже не референдум по изменениям в Конституции, поскольку Гво остается Обезьяной Гво или превращается в Гвидона Володяевича вовсе не в соответствии с Конституцией или любой иной хартии, а постепенно и постольку.
Потом мне в голову пришло слово «вырост», но я тут же отказался от него, поскольку размер не имеет никакого отношения к развитию, ведь можно же вырасти в здоровенную орясину, но без какого-либо развития! То есть, рост может быть вбок или пусть даже вширь, но не шаг за шагом к человеку, как пытался представить развитие человека блаженной памяти Дарвин. Именно для таких случаев придумали народы мудрые пословицы: как волка ни корми…, или: не в коня корм… Видно, имели в виду независимость еды от предпочтений, вкуса и даже аппетита едока.
А еще наш мудрый народ выдвигает свой вариант теории вертикального развития, когда, скажем, количество пришедших на митинг оказывается обратно пропорционально высоте трибун или подиумов. Вы, наверное, возразите, что количество не может быть обратно пропорционально высоте, но на этот довод у меня есть другой, тоже народный убойный аргумент: в нашей армянской действительности высота может сравниваться не только с количеством, но даже с качеством количества!
Так, например, количество участников референдума по конституционным изменениям было обратно пропорционально пустоте улиц, но это ничуть не помешало количеству сказавших «да» стать обратно пропорциональным степени общественного разочарования или прямо пропорциональным не забытым еще стремлениям жаждущих присоединиться к союзу Россия-Беларусь.
Знай все это в свое время досточтимый Чарльз Дарвин, то наверняка посоветовал бы тоже блаженной памяти Альберту Эйнштейну не совать нос в теорию относительности. Да и мне бы порекомендовал заниматься только переводами и не углубляться в дебри всяких понятий, да еще в такой стране, как Армения, где время прямо пропорционально стаду, а стадо вслед за пастухом распространяется (эволюционирует?) в Европу…