Жители дома 45 по улице Шираки рассказывают, что впритык к железной дороге Ереван-Севан живет семья. Говорят, бездомны: раньше жили в каком-то ларьке, но хозяин ларька выгнал их. В 4-5 метрах от рельсов стоит развалюха – электроподстанция: четыре голые стены, вместо дверей и окон одни пустые проемы. Вот там и обосновалась эта семья, там и живет.
Многие не верили этому, а верящие говорят: «Ты туда не проберешься, дороги нет. Безлюдное место, обвалившиеся стены. Надо продраться через проволоку, там небольшой холм, надо спуститься с него, пройти через рельсы на другую сторону и подняться на другой холм… Там только собаки живут, полным-полно бешеных бездомных собак, нападут, изорвут в клочья, озверели с голодухи…»
Пошла. Пройдя через какие-то сараи, оказалась на пустыре с горелыми кучами мусора. В проволочном заборе, ограждающем рельсы от людей, дыра. Продираюсь через щель в колючей проволоке – мне везет, только чуть было глаз не выколола, потому что щель – точно по размеру собаки. Пиду по рельсам. Никого, одни только собаки – голодные, злые. Подстанция уже видна. Одна из собак исходит истошным лаем, и на лай этот из подстанции выходит худой парень со злым взглядом. «Не подходи, – кричит, стой на месте, а то собаку науськаю! Стой и не двигайся, а то худо придется! Я знаю, кто тебя послал, только двинься, увидишь, что с тобой будет!» Встревоженная таким «приветствием» парня, из подстанции выходит какая-то бабушка. Поглядев меня и помешкав секунду, говорит мне: «Иди сюда, доченька. И как ты узнала, что здесь люди живут?» А парень разъярился еще больше: «Не пускай, ее милиционеры послали схватить меня! Не подходи, а то знаешь, что сделаю!.. Видишь этого пса, он и человека загрызет, сейчас напущу на тебя! Ты не смотри, что он маленький, так хватанул моего брата за руку, что кусок мяса вырвал!.. Не боишься?» Бабушка пытается урезонить парня, но ей это не удается. Тогда она оборачивается к подстанции и зовет: «Геворг, эй, Геворг, выйди, забери своего брата!» Я стою, окаменев, посреди рельсов, жду Геворга. Наконец Геворг выходит, бабушка что-то шепчет ему, и Геворг прикрикивает на парня. Тот взъярился еще уще. «Я знаю, кто ты, – кричит, все равно не пущу на эту сторону!» Геворг, стыдясь его поведения подходит, замахивается, чтобы ударить, и парень убегает. Бабушка и Геворг успокаивают меня. «Иди, иди, девушка. И как только ты нашла нас? Кто это вдруг вспомнил о нас? – говорит бабушка. – Геворг, представляешь, нас нашли! Кто-то ведь пустился в этот путь, чтобы найти нас!»
Иду к ним, а сама все опасаюсь, что вот-вот откуда-то снова выскочить тот парень. Бабушка говорит, что бояться нечего и что зовут его Вилик. Раньше его звали Великан, а теперь просто Вилик, потому он уже не великан. Ему 15 лет и он всего боится. Истинные хозяева этих мест – бродячие собаки, и Вилик боится их тоже. Он всего боится, потому что раньше его сильно напугали. Бабушка рассказывает, что он с детства продает жвачку в вагонах метро и тем зарабатывает на хлеб. В школу не ходит, потому что надо ведь зарабатывать на еду. Однажды в метро его задержала полиция и велела прекратить это дело, но Вилик, преодолевая страх перед полицией, все равно продолжает торговать жвачкой. «Тогда милиционеры вывели его из метро, чтобы не торговал жвачкой, но мальчик снова зашел, потому что есть-то надо, – рассказывает бабушка Вилика. – Милиция погналась за ним с дубинками, с того дня он и начал бояться. С тех пор и угнездился в нем страх, всех боится, думает, что те милиционеры до сих пор гонятся за ним. Ну а ты для него человек незнакомый, а уж тут-то тебе и вовсе быть не следовало, но вот пришла. Здесь не место для людей, доченька, и как ты только сумела?..»
«Земля трясется, бегите!..»
65-летняя бабушка Сирануйш – добрейшей души человек. Живет в подстанции вместе с невесткой и двумя внуками – Геворгом и Виликом. Жители Гюмри, они много лет назад решили податься в Ереван, потому что сын бабушки Сирануйш работал здесь. Через некоторое время надумали снова вернуться в Гюмри, потому что каждый должен жить на своей родине. Отослали все свои вещи в Гюмри, а через несколько месяцев произошло землетрясение. Им повезло, всей семьей были на рынке, никто не погиб. Но бабушка Сирануйш потеряла очень многих родных. Дом их рухнул, а все имущество превратилось в пыль. «Ах, знала бы ты, какие вещи у меня были, своим честным трудом заработанные!.. – вздыхает бабушка Сирануйш. – Думала, умру спокойно, потому что у детей моих все было: я всю свою жизнь проработала, чтобы они жили в довольстве. В одну секунду все прахом пошло… Если ты знаешь гюмрийцев, то ведаешь, наверное, что они все только отборное приобретали…»
Чудом спасшаяся семья снова перебирается в Ереван. Нашли приют на улице Шираки. Какая-то старуха-киоскерша пожалела их и разрешила на время поселиться киоске. «На время» затянулось слишком надолго, и их попросту выгнали. Сын-скульптор бабушки Сирануйш, не выдержав кошмарной жизни и устав об бесплодной борьбы, сбежал – до сих пор неведомо, где он и что с ним. Десятки лет прошли с тех пор, а сыновья скульптора не знают даже жив ли еще их отец, в Армении ли, или… Вся тяжесть по выживанию семьи вновь легла на плечи бабушки Сирануйш. Поскитавшись несколько дней по улицам, настрадавшись вволю, набрели на какой-то домик у самых рельсов. Четыре голые стены, ни дверей, ни окон – одни голые провода да кучи мусора. Зашли – никого. Несколько дней ютились в страхе: вдруг да придут и выгонят их и из этой подстанции?.. Прошли недели, но так никто не пришел, и бабушка Сирануйш решила выгрести мусор и поселиться здесь. Так и сделали.
Когда по железной дороге проходит товарняк, дом трясется так, что первое время им казалось, что опять началось землетрясение – вскакивали с воплем: земля трясется, бегите!.. «Выскакивали в одном белье, потом только понимали, что это от тяжести поездов, а не землетрясение…» Постепенно привыкли к грохоту и тряске. Через какое-то время их обнаружили станционные работники. Прямо у их домика в направлявшемся в Севан поезде сошла с рельс цистерна с мазутом, слава Богу, обошлось, однако кто-то из проводников поезда углядел, что в домике, предназначавшемся для стрелочника, кто-то живет. Железнодорожники объяснили невольным жильцам, что домик принадлежит им – он построен для стрелочников. После долгих разговоров вошли в домик, увидели все и замолкли. Подвели подъемный кран, подняли цистерну и увезли, заменили шпалы, а переломанные великодушно отдали бабушке Сирануйш: это вам дрова, хоть погреетесь… Железнодорожники рассказали другим об этой гюмрийской семье, поведали, что и как. Эта история так тронула всех, что они решили уступить домик стрелочника семье бабушки Сирануйш.
Озверевший пес вырвал кусок мяса
Сейчас Вилик вместе с матерью продает в метро жвачку, кроссворды, салфетки, а Геворг работает разнорабочим: грузит железо. Геворг – мягкосердечный, доброжелательный парень, но худой и бледный. «Третий месяц работаю, а денег еще не получил, – рассказывает он. – Шеф мой говорит, что с ним еще не расплатились, чтобы мог и нам дать. Дадут – и я дам. Но мне-то как быть, я ведь железо таскаю. Не милостыню же прошу, а плату за свою работу. Едва таскаю уже, сил больше нет: утром попью пустой чай, и если Вилик заработает, то и вечером что-то поедим…» Раздавленные шпалы жечь пока рука не поднимается: еще придут настоящие холода, тогда и будут топить. У бабушки Сирануйш нога болит, работать не может, но организационные работы решать еще может. Так, летом посадила несколько деревьев и даже умудрилась сварить вишневое варенье с полученного урожая. Пенсии она не получает: паспорт остался в Гюмри под развалинами, а ехать за новым – денег не хватает. «Геворгу уже 25 лет, – говорит она, – хороший парень. Однажды на него бросилась одна из здешних бешеных собак. Впилась в руку, кусок мяса вырвала…. Теперь на руке в этом месте впадина, рана до сих пор осталась. Только вот к врачу не смогли отвести. Говорят, если бешеная собака укусила, надо обязательно укол сделать против столбняка. Когда кусает бешеная собака, то если не сделать укол, либо она сдохнет, либо ты умрешь. С того дня и нервным стал. Если не сердить, добрый, но как только занервничает – Господи пас, никто не сладит…»
Лицо у бабушки Сирануйш усталое и измученное, но сегодня глаза ее чуточку посветлели, потому что сегодня хоть кто-то да навестил их. От удивления и удовольствия она стала многословной, ей хочется говорить, рассказывать, поделиться наболевшим, облегчить душу. Понимает, как действует на меня ее рассказ, и утешает: «Ничего, сейчас, слава Богу, есть уже где жить, я не сетую. Бог говорит: удовлетворись меньшим. Слава Богу, хоть живем».