Ниже предлагаем вниманию читателей два интервью с армянским и азербайджанским беженцами. Это – люди, которые в течение прошедших лет так и не смогли более или менее устроить свой быт, приспособиться к новым условиям. В следующий четверг мы представим мнения тех беженцев (армянского и азербайджанского), которые, наоборот, кажется, нашли способ для выживания.
«Этот презренный статус вынужденного переселенца»
Интервью с вынужденным переселенцем Бабиром Зейналовым
– Где вы жили до того, как стали вынужденным переселенцем? Сколько человек в вашей семье? Каким имуществом вы владели?
– Родился я в 1972 году в Шуше, в семье интеллигентов: отец был главным архитектором города, мать – преподаватель по классу фортепиано в музыкальной школе. Детей в семье было двое: я и сестра, на два года младше меня. Вплоть до конца 80-х годов мы, как и все, жили счастливой, беззаботной жизнью и строили прекрасные планы на будущее. Теперь все это кажется какой-то далекой чудесной сказкой…
Все стало резко меняться к худшему с 1988 года, когда армяне Нагоpного Карабаха начали активно выступать, требуя для этой автономной области независимости от Азербайджана. Конечно, тогда мы по своей сверх наивности еще не осознавали, с чем столкнулись, и воспринимали все происходящее как нелепое недоразумение, которому суждено скоро просто развеяться. Увы, все оказалось куда сложнее и трагичнее… Учился я в русской школе, где было немало преподавателей армянской национальности. Вместе со мной училось много армянских детей. Могу даже сказать, что нашей классной старостой была армянская девочка. И до вступления в активную фазу известного сепаратного процесса мы, насколько нам казалось, жили мирно. Хотя должен признать, что были основания для раздумий. К примеру, помню, как армянские дети в нашем классе говорили что они (армяне) ежемесячно собирают в какой-то фонд деньги. Помню даже, однажды, я спросил об этом у учительницы, но она всерьез не восприняла мой вопрос, и только отмахнулась. Помню также, как мой отец цитировал покойного дедушку: "Нам никогда не забыть 1905 год", но наши отцы видимо забыли. Только спустя годы наш трагичный исход заставил вспомнить и горькое прошлое. А тогда мы еще не представляли, какой ужас, в полном смысле этого слова, нас ждет.
– Где вы жили в первый год, после того как были изгнаны из своего дома?
– Как известно, в результате предательской сдачи Шуши, мы в мае 1992 года стали вынужденными переселенцами. Первый год нашу семью разместили в Пиршагах ( село на Апшеронском полуострове – ред.). Даже тогда казалось, что все это временно, все образумится… Ну а теперь, спустя годы после активных военных действий, под шум и гуляние отечественного шоу бизнеса, обращение "вынужденный переселенец" уже воспринимается как нечто обыденное, в порядке вещей. Но, конечно же, нет ничего более низкого и презренного, чем носить статус вынужденного переселенца. Теперь, осознайте, моральное уродство общества, где граждане со столичной пропиской завидуют вынужденным переселенцам, исключительно по причине того, что они освобождены от уплаты за коммунальные услуги.
– Кто и как помогал вам? Как сложилась судьба членов вашей семьи за эти годы? Как трудоустраивались? Сравните ваше положение с положением более успешных, или наоборот, более несчастных соседей, земляков?
– Позвольте мне на этот ваш вопрос ответить следующим образом, нам никто не помогал. Потому что если бы нам помогли бы, мы не стали бы носителями этого позорного клейма. А то, что нам кто-то преподнес коробку масла, или мешок муки… Я более чем уверен, и очень хочу, чтобы вы эту мою мысль обязательно записали: мы начали терять наши земли с того момента как к нам начала поступать гуманитарная помощь. Вместо того, чтобы посылать нам картошку или лук, лучше бы помогли разобраться с военизированными армянскими силами. То же самое можно сказать и по нынешней ситуации. Вместо того, чтобы вернуть земли, власть доблестно докладывает о переселении вынужденных переселенцев из палаточных городков в городки для вынужденных переселенцев, кстати говоря, состояние во вторых не на много лучше, чем в первых.
Вот проходя через все это и приходиться жить, если это можно назвать жизнью. Работаем, где получится… На первый взгляд кажется, что все на птичьих правах. А так смотришь, вся жизнь уходит…
Что касается вашего последнего вопроса, то знаете, жизнь она разнообразна, в том числе и для вынужденных переселенцев. Кто-то нашел в Баку хлеб с маслом, а кто-то нищенствует, и, конечно же, вторые, как и в целом в обществе, возобладают. А так, по сути, все – вынужденные переселенцы, и все.
– Думаете ли Вы о возвращении на прежнее свое местожительство? Если будет такая возможность, Вы сами возвратитесь?
– Позвольте сказать, что нахожу этот ваш вопрос более чем не корректным. Если мы об этом не думаем, значить совсем выжили в быдло. Конечно же думаю. Или кто-то серьезно предполагает, что Шуша может не быть нашей? Конечно, мы возвратимся. Вопрос – когда? А может это от нас самих и зависит, как вы думаете?
– Как отразилось ваше положение на жизни ваших детей?
– К вашему сведению у меня нет детей, и семью в 35 лет я еще не создал. Думаю, что причина понятна, не имею дома, да и зарплата не позволяет, чтобы снять квартиру. Вот так и приходиться пока существовать.
– Какого рода проблемы сейчас больше всего вас волнуют, отличаются ли эти проблемы от проблем других вынужденных переселенцев?
– Думаю, у всех нас проблема должна быть одна – освобождение оккупированных территорий. Но нас вынуждают ждать. Что до бытовых, материальных проблем, то они есть у всех. В том числе у самых, что ни есть, обеспеченных, нашего, лишенного социального баланса, общества. Только один думает буквально о хлебе насущном, ну а другой об апартаментах в богамской гостинице с лучшим видом на море.
Беседовал Заур Расулзаде
«Никто не будет знать цену помощи голодающему…»
На вопросы отвечает беженка из Баку Нина Беджанян
– Где Вы жили до того, как стали беженкой? Сколько человек в вашей семье? Каким имуществом вы владели?
– Мы жили в центре Баку, в трехкомнатной квартире по адресу Ага Нейматулы 23. В семье нас было 8 человек – наши родители, старший брат с женой и двумя детьми, младший брат и я. В доме тесноту мы не ощущали, особо и не задумывались над тем, что кто-то из нас должен жить отдельно. Мы жили большой дружной семьей, были счастливы. Не могу сказать, что жили богато, но наш уровень был немного выше среднего, у нас было все необходимое.
Отец и мои братья были известными в городе портными, старший брат был замдиректора ателье. Этим ремеслом в нашей семье занимались несколько поколений. По происхождению мы из Карабаха, из Гадрутского района, из династии ашуга Арустама. Он был и портным, и ашугом, и даже ученым (он написал несколько книг, которые переведены на арабский и форси). Мой отец жил в Баку с 16, а мать – с 14 лет. Я родилась в Баку, но училась в Ереване, в институте иностранных языков имени В. Брюсова. По профессии я – педагог, но после окончания вуза я работала в Бакинском горсовете, была заведующей отделом кадров.
– Где Вы жили в первый год, после того как были изгнаны из своего дома?
– Когда начались известные события, мы переехали в Ереван, был декабрь 1988 года. Нам здесь помогли, и брату удалось обменять нашу бакинскую квартиру на квартиру одного ереванского азербайджанца. Но наша там была лучше, просторней, в Ереване же нам досталась квартира с двумя небольшими комнатами, да и общее состояние нашего нового жилища было не хорошее. Все мы – 8 человек разместились в этой квартире и прописались там же.
– Кто и как помогал вам? Как сложилась судьба членов вашей семьи за эти годы? Как трудоустраивались? Сравните ваше положение с положением более успешных или, наоборот, более несчастливых соседей, земляков?
– Можно сказать, что нам никто не помогал. Мы были одни с нашими проблемами, годы подряд ни гроша не получали от государства.
Сколько бы не говорили, что это не так, но все равно, в обществе ставиться разница между беженцами и коренными жителями. Я слышала, что после ухода армян из Азербайджана там распространилось выражение: «уехали люди со светлыми головами и золотыми руками». Здесь беженцы не смогли найти себе применения, между тем, как большинство из них были с высшим образованием и мастерами своего дела.
В Ереване мой старший брат занялся своей профессией, работал портным. Он и кормил всю семью. В 2000 году брат получил инфаркт, чудом выжил, сейчас он инвалид первой степени и больше не может работать. Его жена неизлечимо больна, у нее рак. Младший брат женился, снял с семьей квартиру. У них родилась дочь, но потом его семья распалась, жена развелась с ним, забрала ребенка и уехала к родным в Россию. Сейчас мой младший брат опять живет на съемной квартире и с трудом зарабатывает себе на скудное пропитание.
Через год после нашего приезда в Ереван я познакомилась с одним карабахским мужчиной, мы поженились. Но стали стремительно развиваться события в Карабахе, и муж уехал в Степанакерт. Я осталась жить у старшего брата. В 1990 году из-за стрессового состояния я потеряла своего первенца. Муж периодически приезжал ко мне в Ереван. В 1992 году я должна была родить ребенка, поехала к мужу в Карабах, 6 месяцев жила в нечеловеческих условиях, в подвале полуразрушенного здания, под бомбежками. У меня родился сын. Через полтора месяца после моих родов муж отправил нас в Ереван, обратно к брату. Это были страшные годы, холод, темнота, мы ложились спать впроголодь. В течение года после рождения нашего ребенка муж поддерживал с нами связь, но потом забыл о нас. Не знаю, почему, наверное, мы больше не были ему нужны. Сейчас, насколько я знаю, он живет в Карабахе, не женат.
Через несколько месяцев после нашего приезда в Ереван, в 1989 году у меня скончалась мама. В 1993 году ушел из жизни и отец. Если не считать день рождения моего сына, то не помню ни одного хорошего дня в моей жизни после 1988 года. Правду говорят, что если человек покидает свое родное «гнездо», то все, начинаются его несчастья.
– Думаете ли Вы о возвращении на прежнее свое местожительство? Если будет такая возможность, вы сами возвратитесь?
– Это уже невозможно, чтобы мы возвратились в Азербайджан и жили бы, как прежде. Зачем мне думать о том, чего уже не будет никогда. Но очень хочется хотя бы раз снова увидеть свой город – Баку. Во сне меня часто посещают дни нашей прежней жизни. Не знаю, как сейчас, но тогда Баку был интернациональным городом, все мы, и даже азербайджанцы, говорили на русском. У нас были очень хорошие соседи, я всех их помню.
– Как отразилось ваше положение на жизни вашего ребенка?
– Очень тяжело ему, он рос с большими лишениями. До 2002 года мы жили у брата. Нам никто не помогал, много раз я обращалась за помощью в разные организации, в государственные инстанции. Нам не давали даже пособия, говорили, что нам пособие не полагается, так как мы были прописаны у брата. Я просила, чтобы приходила комиссия и увидела, в каких условиях мы там живем, чтобы у меня с ребенком хотя бы была своя крыша над головой. Результата никакого…
Был декабрь 2001 года. Я пошла в школу им. Ф. Нансена и попросила у директора какую-то работу, мне надо было кормить ребенка. Понятно, что с моими пошатнувшимися нервами и здоровьем я не могла войти в класс в качестве учительницы. Я просила работу уборщицы школы. Мой сын был со мной. Когда директор узнал, что ему уже 8 лет и еще не ходит в школу, очень рассердился. Стал заниматься его вопросами, и после новогодних каникул принял сына в свою школу. У меня очень умный мальчик, за полгода одолел годовую программу первого класса. Но все равно, на год он отстает от своих сверстников. Директор школы помог мне составить заявления в разные инстанции. В конце концов, в 2002 году в Нор-Норкском общежитии нам дали комнату. Через некоторое время мы стали получать и пособие. Сейчас вместе с пособием на ребенка я получаю от государства 12 тысяч драммов. Но постепенно уменьшается пособие на ребенка, будто с ростом он не надевает обувь или перестает питаться.
Раньше здоровье позволяло мне работать, убиралась в чужих квартирах, сейчас уже не могу это делать, часто оказываюсь в постели. Работает мой 15-летний сын, в разных местах, помогает рабочим на стройках, в день получает 1000-2000 драммов. В школу нормально не ходит, и вообще, у него не было нормального детства. Многие его сверстники во время каникул уезжают в дома отдыха, растут беззаботно, наконец, у них есть нормальная одежда и питание. А мой бедный мальчик трудится, чтобы заработать на хлеб.
– Какого рода проблемы сейчас больше всего вас волнуют, отличаются ли эти проблемы от проблем других вынужденных переселенцев?
– Вопрос квартиры меня уже не волнует. В этом общежитии раньше жили 60 семей беженцев. С 2005 года по 20 семей в год по жребию получили сертификаты для приобретения квартир. Мне тоже полагается квартира, у меня статус беженки, гражданство я не получала. Три раза я тоже тянула жребий, но мне не везло, мы попали в последнюю очередь. Сейчас осталось 19 таких семей, и в будущем году всем нам (уже без жребия) дадут квартиры.
Меня волнует только вопрос пропитания, нашего выживания. Хоть бы государство выделило чуть больше пособия. У многих беженцев есть родственники в России, они им помогают. Если даже у них нет никого за рубежом, то хотя бы уже имеют взрослых детей, которые работают. Единственные мои родственники – это мои братья, но они сами нуждаются в помощи. То, что мой сын работает, это губит его будущее, он не получает должного образования. Я вырастила его с большим трудом, были случаи, когда просила денег у других. Но, у более менее, близких мне людей, у тех, кто потом не попрекнет меня этим. Даже в моем нынешнем состоянии, если кто-то просит меня о помощи, и если у меня есть хоть малейшая возможность, стараюсь помочь. Никто не будет знать цену помощи голодающему, если сам не был в таком положении.
Беседовал Арарат Давтян
Материалы подготовлены в рамках проекта, поддержанного британской организацией “Ресурсы примирения” (Conciliation resources). Взгляды, выраженные в материалах, принадлежат ее авторам и могут не совпадать с мнением редакции.