В первые утренние часы в вагонах метро немноголюдно. Я люблю ездить на работу именно в это время, потому что не люблю толпы, толкотни, а кроме того, честно говоря, терпеть не могу запаха смешанной с потом парфюмерии. Еду на работу рано еще и потому, что люблю свою первую чашку кофе выпить в конторе, когда коллег еще нет и пока не начали звонить телефоны.
В ранние утренние часы, когда в вагонах метро еще полупусто, я люблю, устроившись в уголке, разглядывать рано встающих людей, думать про себя о причинах их раннего пробуждения, угадывать, кто они, и доказывать правоту моих наблюдений совершенно беспочвенными догадками.
В ранние утренние часы в полупустых вагонах метро появляются первые попрошайки. Это, как правило, дети. Я всегда даю им десять драмов и почти каждый раз думаю об одном и том же: думаю об их прошлом и будущем. Поймите меня правильно: я думаю не о них, а об прошлом и будущем. Их человеческая сущность меня не интересует, зато очень занимает то, где спят и где просыпаются эти дети. Когда я говорю “прошлое”, то я имею в виду именно это – да и что другое я могу подразумевать? То есть, где проснулись, по какой улице прошли и где сели в метро эти дети.
Они проходят мимо пассажиров, словно рыбки, плавающие в аквариуме, и их песни – неблагозвучные, с искаженными словами и перевранной мелодией есть ничто иное, как органическая суть этого аквариума – молчание.
И никто, а в числе этих никто и я сам, не может сказать, что, давая им десять или двадцать драмов, мы добросердечны, милосердны и тому подобное. Во всяком случае я в этот момент не думаю ни о чем, действую чисто механически и не смотрю по сторонам, чтобы не поймать вдруг чей-нибудь поощряющий взгляд: гляди, мол, какой добрый парень! Честно говоря, не думаю даже об обороте и возвращении этих десяти драмов, хотя и верю в это.
А вообще-то день, когда мне не встречаются дети-попрошайки, я считаю более легким для себя, ибо, повторюсь, они заставляют меня думать о прошлом и будущем, – хотя и кажется подспудно, что день, когда ты встретил нищего и подал ему милостыню, должен быть удачным. Не спорю: такой день действительно иногда бывает удачным, но может оказаться и хуже некуда – тоскливым и беспросветным.
После тебя юный попрошайка продолжает свои круги в подземельях метро, и его крошечная детская ладошка превращается в подобие вселенной. Ведь вложенные в эту ладошку наши десять (или двадцать, или пятьдесят, или сто) драмов не просто отделяются от нас в качестве частички материальной ценности, а излучаются из нашей же глубины. И отданной мной энергии начинает мешать чья-то другая энергия, а отдаваемой этим кем-то энергии мешает моя. И то, что происходит в миллионах световых лет от нас, повторяется на маленькой детской ладошке – в нашем присутствии и, что ужаснее всего, в подземном мире нашего города.
Если это так, то не надо давать. Но даешь, потому что воспитан или хотя бы стараешься выглядеть воспитанным, либо же надеешься, что таким образом искупишь день или два назад совершенный грешок. Однако хотя я и считаю себя воспитанным, но я не думаю, что причина именно в этом или в чем-то другом.
Я не позволяю себе судить детей-попрошаек, анализировать их человеческую сущность, Я уважаю разнообразие видов и их право на существование. В этом разнообразии для меня приемлемы все, даже хамы, ради спасения которых я всегда предпочитаю отодвинуться. Потому что воспитанность воспитанностью, уважение уважением, однако и я не лишен человеческих слабостей, поэтому и мне порой кажется, что я бы охотно трахнул бы хамов чем-нибудь тяжелым по башке. Признаться, среди всего разнообразия человеческих типов хамы – единственные, кто возбуждают мои человеческие слабости и рождают отрицательные эмоции.
Среди всего многообразия человеческих типов имеются откровенные лжецы, льстецы, проститутки, вредители, воры, убийцы, подлизы, завистники, жадины… Все они порождают во мне стремление понять, поскольку по чуть-чуть, в некоем незримом, а то и зримом количестве все эти типы имеются в каждом из нас. И только от успешного понимания, точности понимания зависит, в какой степени сможем мы выдавить их из себя.
Хамами немножко не бывают. Человек или хам, или не хам. Хамство пошло от Хама, сына библейского Ноя. Почему он оказался столь ославлен? Всего лишь потому, что посмеялся над пьяным и голым отцом. Будь Хам действительно хамом, Бог наверняка объявил бы потоп недействительым и рыдал бы до тех пор, пока от его слез не начался бы новый потоп…
Я люблю говорить о разнообразии видов, но так длинно расписывать вовсе не собирался. Я даже хотел вновь перейти к полупустым в ранние утренние часы вагонам метро и попрошайкам, желая рассмотреть их как философскую проблему, как вдруг совершил открытие. Попрошайка – это позитивный хам. А можно и наоборот: хам – это негативный попрошайка.
А все остальные – это пассажиры, которые любят ехать на работу в ранние утренние часы, в полупустых вагонах метро, а может, и просыпаться поздно и, толпясь и пихаясь, втискиваться в забитые под завязку вагоны послеполуденного метро.