Обойдя по разбитой тропинке завод пианино, оказываюсь на пустыре, заваленном мусором, кусками проводов и всяким металлоломом. И вдруг из-за куч мусора появляется мальчик. Поняв, что я заблудилась, с улыбкой предлагает мне зайти к ним домой. Мальчику 9 лет, зовут его Геворк, он старший ребенок в семье из четырех детей. Прихрамывая, ведет нас к себе. «Нога болит?» – спрашивают я. «Да, – смущенно признается он, – но пройдет. Мама говорит, что болит, потому что я расту. Сейчас сильно-сильно болит, поэтому я думаю, что расту быстро-быстро, вытягиваюсь, вот и болит…» Спрашиваю: «А родители тебя к врачу не водили? Может быть, тут причина в другом, раз так болит?» – «Нет не водили, – отвечает Геворк. – Вчера так больно было, что я даже терпеть не мог. Мама мне йодную клетку сделала, всю кожу сожгла, щиплет теперь…»
Когда мы встретились, Геворк, волоча тяжелый портфель, как раз возвращался из школы. «Дай, я понесу портфель, он ведь тяжелый, а у тебя нога болит», – предложила я. Но мальчик слишком горд, чтобы согласиться. Вздыхает тяжело и вдруг признается: «Все такие строгие! Мои учителя тоже строгие, я их не люблю. У нас есть одна учительница, такая же молодая, как вы, я только ее люблю, но она тоже строгая. Сейчас очень много строгих людей…» Мы идем, беседуем о том, о сем. Вдруг он останавливается: «Вот наш дом!» Оглядываюсь, ищу хоть что-то похожее на дом, но вокруг только кучи мусора, да еще железная дверь – половинка двери от тех помещений возле подъездов, куда выходит труба мусоропровода. «Да вот же наш дом, входи, не стесняйся, увидишь наших», – предлагает Геворк. Смотрит, как я растерянно оглядываюсь назад, пытаясь запомнить обратную дорогу, и добавляет: «Да не бойся, я провожу тебя до остановки маршрутки. Не беспокойся, не заблудишься, обещаю: доведу и даже в маршрутку посажу!»
Анна, мать Геворка, отдергивает висящую в дверном проеме занавеску и приглашает войти. Внутри еще неприглядней и страшней, чем снаружи. Комната представляет собой серый куб, предназначенный некогда для мусора. Стены заплесневели от сырости, штукатурка отвалилась пластами, а прямо посередине проходит канализационная труба. Рядо с кроватью стоит таз с грязным бельем, на полу валяются какие-то ненужные бумажки, пустые пластиковые бутылки, стоят картонные ящики… Чтобы мы могли пройти, Анна на ходу собирает, отпихивает в сторону какие-то вещи. Потом, наверное, невесть что подумав, начинает суровым тоном излагать свои биографические данные: «Матевосян Анна, 38 лет, живу на свалке бывшего торгового техникума. Этот дом был ликвидирован как аварийный, и у кого не было дома, пристанища, все бедняки, живущие кто где, пришли и приютились тут…» Не иначе как решила, что я представительница какой-нибудь партии и пришла всучить взятку за голос. А узнав, что я журналистка, даже расстроилась: «Живем тут кое-как, только что не умираем, одна надежда, что какая-нибудь из этих тысяч партий что-то подкинет… Но уже ни во что не верю, никакой надежды ни на кого, все они одним миром мазаны. Обещают, обещают!.. Неужели трудно понять, что для таких страшных бедняков, как мы, даже одна хворостинка значение имеет! Приходят, золотые горы обещают! Ну зачем они врут, зачем обнадеживают?..» Постепенно Анна успокаивается, продолжает не с такой болью и обидой, меня уже называет «милая моя».
«Ну вот, ты, милая моя, спрашиваешь, почему я такая злая… А потому что сюда ведь часто приходят. Из Дашнакской партии приходили, из Республиканской, из «Процветающей Армении», а толку то? Приходят, я им показываю все, рассказываю, в каком мы положении, а они: «Да, конечно, мы непременно поможем, можешь не сомневаться, вот завтра придем…» Пришли, как же – до сих пор жду!.. Представь, что от государства я уже ничего не ожидаю – по горло сыты всем этим безразличием. Вот, три сына у меня, подрастут, придет время их в армию забирать, тогда и почувствуем, что есть у нас, оказывается государство, есть!..» – возмущается молодая женщина, подхватывая на руки заплакавшую двухлетнюю Ани. Рассказывает о том, как в страшные кризисные годы влезли в долги, так что свекру перед смертью пришлось продать квартиру, и вот уже 12 лет живут в бывшем мусоропроводе бывшего торгового техникума. «С долгами расплатился, умер, а мы вот стали жить на свалке. В помещении для мусора…»
За четверых несовершеннолетних детей семья получает пособие – 31 тысячу драмов, единственный доход на шесть человек. «Вот в таких условиях и живем. Инспектор из «Пароса» приходит, говорит: ты 31 тысячу драмов получаешь, так что же думаешь? Прямо не говорит, что деньги хочет, но все время давит. Вот и недавно заявляет, мол, 31 тысяча это тебе не шутки, а я ответила, что ничего незаконного не делаю, я на эти деньги четырех несовершенных детишек кормлю. Наверное, взятку хочет, понимает, что если не дам, запросто может пособия лишить. Но как я могу дать, милая моя, ведь мои дети и так в страшных условиях живут, для нас и 20 драмов деньги! Сама ведь видишь, собачья конура и то лучше, чем это место, где мы живем…»
И снова, потихоньку распаляясь, начинает в отчаянии рассказывать, что даже электричества не было – кое-как протянули провод поверху, чтобы хоть свет иметь. Зимой страшно холодно – топить-то ведь тоже нечем, а теперь опять зима на носу – переживут ли ее четверо детишек? «На этой вот газовой плитке готовлю. Пока горит, хоть-чуточку комната прогревается, другой-то возможности нет… Ну что мы можем поделать, если за все эти годы никакой одежки не покупали? Родня, знакомые жалеют, дают, что могут, вот в этих обносках и растут дети».
Роберт, муж Анны, в разговоре участия не принимает, сыдится, наверное, скован. Сжался в углу, курит, зажигая одну сигарету за другой. Чтобы как-то выйти из неловкой ситуации, Анна говорит ему: «Ничего хорошего, мой хороший».
Отдергивается занавеска, входит Геворк. Значит, мне пора. Словоохотливый, уверенный в себе и гордый мальчик провожает меня, а вид у него печальный и какой-то сломленный. Спрашиваю: «Ты в чем нибудь нуждаешься? Тетради, учебники покупать в состоянии? Может, тебе чего-нибудь нужно?» Он поднимает на меня полные тоски глаза и произносит: «Ум». Желая скрыть смущение и растерянность, я деланно смеюсь, словно услышав удачную шуткой. А он продолжает: «Да, да, мне нужен ум, чтобы, когда вырасту, купить дом и устроить свою жизнь по-человечески и разумно. Поэтому я хочу хорошо учиться, быть грамотным! Ты знаешь, я дома не ем – мне не нравится то, что готовят дома. Иногда дедушка или бабушка дают мне деньги, тогда я что-то покупаю в школе и ем, а у нас дома вообще не ем!» Так и не сказал, что же ему еще нужно, кроме ума.
«Вы сюда пореже приходите, – говорит Геворк, когда мы дошли до остановки. – Если бы вы меня не встретили, то здесь для вас могло быть опасно». И стоял рядом, пока не подъехала маршрутка…