В Ереване рождаются поколения, растут, покидают Ереван, возвращаются в Ереван, влюбляются, мечтают и… слушают песни Рубена Ахвердяна. Вкус и аромат его песен, красивая музыка и удивительно «чистые» слова обязательно остаются в сердцах и памяти людей. И каким бы ни предстал Рубен Ахвердян, он имеет на это право, ибо он один из тех немногих, кто оставляет позади «что-то». «Учитесь говорить по-армянски!» – любит указывать он, поскольку понял, что для кого-то слова заключают в себе смысл, а для кого-то остаются всего лишь словами – когда произносятся хоть и на армянском, но по-армянски.
Его книжка-диск, адресованная «детям от нуля до ста» скоро получит свое продолжение. На этот раз – уже в виде мультфильмов. Наира Мурадян, Давид Саакян и Севан Нагашян создают галерею детских песен Р. Ахвердяна. Понятие «видеоролик» ему самому не очень нравится. А вот форму интервью он представляет очень четко. «Ты спрашиваешь, я отвечаю», – лежа под расцвеченным тигровыми полосами одеялом, говорит он с внешней тигриной ленцой. Потом добавляет: «Я тигр, потому что родился в год Тигра».
– Как, по-твоему, должен ли интеллигентный человек влезать в политическое поле, или ему лучше держаться от него подальше?
– Какой из меня интеллигент? Интеллигентный человек – это совсем другая категория, например, Виктор Амбарцумян, мой отец, Генрик Ованнисян. Я в эту категорию не вхожу, я артист. А артисты привыкли называть вещи своими именами. Хотя бывает и так, что великого артиста можно назвыать интеллигентом. Таким был, например, Ваграм Папазян. Я же не интеллигент, чтобы отвечать на этот вопрос. Но я знаю, что каждый гражданин имеет право говорить о политике. А вот что означает «влезать в политику», я не понимаю.
– Ну, ты, например, говоришь, что вот этот политический деятель или эта партия – самые лучшие. И получаешь за это возможность организовать концерты или делать записи.
– Мне такого предложения еще не делали.
– Слова «Это Ереван, я здесь дома» для многих стали родными. Ты и сейчас чувствуешь себя в Ереване как дома?
– Хотя Ереван и очень изменился, для меня он естественное место. Это самое естественное место моего обитания. А говорить о том, как принимают мои песни, не нужно. Я просто пишу песни, а о ценности этих песен судит слушатель. Я не такой человек, чтобы слушать свои песни и восторгаться. Да и вообще-то я свои песни не люблю.
– Тогда чьи же песни любишь?
– Стинга, Высоцкого, Джеймса Брауна, Жака Бреля.
– А почему ты не пишешь новых песен?
– А кто говорит, что не пишу? Поэт спит – поэт работает! Я много чего уже написал, просто не показываю.
– Существует ли генетическая память нации?
– Разумеется, если уж об этом постоянно твердят психологи и психиатры! Есть генетическая память рода, а нации – нет. Я не понимаю понятия «нация».
– Можно ли сказать, что армянам нужен вождь с сильной рукой?
– Можно сказать и так. Во всяком случае, китайцы, переходя от коммунизма к капитализму, придумали закон на десять лет – расстрел за взяточничество. И теперь Китай очень быстрыми и мощными шагами движется вперед.
– Наша самая большая проблема – взяточничество?
– Самая большая проблема не взяточничество, а налоговая политика, в результате которой мы до сих пор так и не можем понять, каким образом богач наполняет государственный бюджет. И какой процент их доходов должен действительно уходить в государственный бюджет. Налоговое поле тоже не слишком чистое, там, как и во многих других местах, существует взятка. Именно поэтому начальник таможенной службы отгрохал себе такой дом, что смотришь и обалдеваешь!
– Мне кажется, всем армянам присуща страсть к большому дому, большой машине. Все хотят выделиться.
– Не только в Армении – богачи во всем мире выделяются своей вульгарностью, невежеством и силой, поскольку в переменчивые времена сильными становятся те, кто способен на самые безнравственные поступки.
– Ты согласен с тем, что сильный и независимый человек должен быть одинок?
– Чтобы быть сильным, человек должен быть неженатым и зарабатывать деньги не в Армении, а за границей. Только так он может быть независимым. Да и вобще, проблемы у человека должны быть только с собой – чтобы он мог сам себя судить.Человек должен в первую очеедь увидеть бревно в собственном глазу и только потом – соломинку в чужом.
– У тебя это получается?
– Не знаю, в разном возрасте я жил по-разному. Как поет мой любимый Джо Кокер, у каждого возраста свое мышление.
– Иллюзии не разбивались, мечты не терялись?
– О каких потерях может идти речь, если человек только и делает, что находит? Самое большое наслаждение – находить. Это наслаждение сознания и мирооощущения. Я верю, что душа не умирает и человек пребывает в бесконечности. Просто сейчас, в этом временном отрезке, мы живем здесь. Для меня важно то, что я сумел в какой-то степени оставить след, написать несколько песен, которые делают людей сильнее.
– А разве бороться не нужно? Или даже пойти на более решительные шаги, скажем, совершить революцию?
– Не думаю, что сейчас время для революций. Человек ведет борьбу только с самим собой. А революционером в идейном смысле можно считать Иисуса Христа, который что думал, то и говорил. Я заметил, что как Будда, так и Иисус говорили об отдельных людях, тогда как идейные революционеры – Сталин, Пиночет – говорили о массах и пошли на массовые истребления. Хотя и христианство, как идеология, в разные времена имела свои уродливые проявления: истребляли друг друга католики и протестанты, да и теперь убивают друг друга в Ирландии и Англии. К сожалению, идеология стала религией. Я думаю, что самая демократическая церковь – это Армянская Апостольская церковь, которая никогда не учила других, а наоборот, создавала культуру, чтобы сохранить свой народ.
– Сейчас довольно большой размах обретает сектантсткое движение, особенно популярное среди молодых певцов…
– Сектантами, как правило, становятся примитивные, недоразвитые люди. Когда я смотрю на манеру исполнения и выражение лица многих певцов, мне сразу становится понятным их человеческий уровень. Не удивительно, что они попадают в когти сектантов. Сектансткое поветрие идет главным образом с Запада, и оно хорошо оплачивается. Как-то ко мне заявились двое свидетелей Иеговы, я пару раз двинул их по шее дубинкой, и они со слезами признались мне, сколько им платят за их пропаганду.
– Так что же, каждому надо держать дома дубинку?
– Непременно! Стукнув, ты ведь не убиваешь его, а лишь применяешь физическую силу. А физическая боль заставляет их говорить то, что должны говорить им.
– А как тогда быть с демократией и свободой слова?
– Демократия вовсе не значит, что ты можешь обходиться без дубинки. Когда кто-то тебя оскорбляет – а когда к тебе приходят проповедовать, то это уже оскорбление, – ты просто защищаешься, чтобы не присылали для оскорбления таких людей и не причиняли боль твоему интеллекту. Демократию запросто можно повернуть в любую сторону, поскольку демократия – очень скользкая вещь: как хочешь, так и верти!
– Эта дерзость не из твоего ли хулиганского детства?
– Мое детство не было хулиганским. Я всегда был один и никогда не стремился к отношениям с кем-либо. Я и в детском возрасте старался жить по тому же методу дубинки: не люблю, когда кто-то лезет в мои пределы. Но и вижу, что сам могу залезть в пределы другого – чтобы научить его кое-чему.
– А не боишься близких? Сыну тоже говоришь, чтобы держал наготове дубинку?
– Говорил. Сказал: если кто-то захочет тебя побить, возьми камень побольше и как следует врежь ему по башке. Вот тогда я скажу: молодец, малыш!
– А если вмешаются правоохранительные органы?
– Правоохранительные органы – самые, наверное, большие взяточники.
– Тебе приходилось когда-нибудь давать взятку?
– Я никогда не давал взяток, только брал! Шутка, конечно… Я принципиально против взяток. Один раз, кажется, вынужден был сунуть взятку, но это обернулось очень плохо. Дело было на таможне, факт взятки был подтвержден, и двух человек уволили с работы.
– Значит, с помощью принципиальности можно выправить положение?
– Мы сейчас живем в такие времена, когда правоохранители занимаются правонарушениями, а правонарушители – правозащитой. Сейчас очень трудно что-то доказать. У китайцев есть такое проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен!» Как раз в такую эпоху мы и живем.
– Но разве в советские времена было не хуже?
– Не лучше, но четче. Знал, что если руку положишь не так, то получишь по рукам. Знал, что Ленина нельзя ругать.
– А сейчас вождей можно ругать…
– Сейчас все только тем и знаимаются, что ругают правительство. Демократия состоит в том, что правительство не особо давит ругающих. Кстати, СМИ часто ведут себя даже более непристойно, чем правительство: понимают, не понимают, а мажут направо и налево. Что предполагают, то и пишут.
– Что значит для тебя любовь?
– Любовь означает любить мир. Солнце встает, день пробуждается, потом приходит ночь. Это и есть любовь. Все надо делать с любовью.
– Брать взятку, бить камнем по голове, ругаться – и все это с любовью?..
– Да нет, все это ты делаешь уже с юмором. Но и юмор тоже заключает в себе элементы любви. Я думаю, что Всевышний, создавший этот мир, обладал потрясающим чувством юмора. Чтобы составить представление о чувстве юмора Бога, достаточно лишь взглянуть на наш парламент.
– Ты хотел бы видеть больше женщин в нашем парламенте?
– Самые приличные люди в парламенте как раз женщины: Грануши – Харатян и Акопян, Алвард Петросян, Людмила Арутюнян, пусть даже кое-кто из них не депутат парламента. Женщины одна умнее другой! Я даже писал в одной из газет, что хорошо бы, чтобы нашим президентом была, скажем, Люда, поскольку, как видно, армянские женщины умнее армянских мужчин. Я всегда так считал. Женщина – животное более терпимое, а кроме того, и более чистоплотное. Армянские мужчины, особенно депутаты, день-деньской таскаются со своими шлюхами по баням, а наши женщины – нормальные люди. И было бы лучше, если б мужчины почаще слушали женщин. Ну, вот как слушали Жанну д’Арк. Если, конечно, женщина умная… Ибо неумная женщина – это нечто воистину страшное. Самой умной женщиной в мире была наша бабушка – таких женщин больше нет. Наша бабушка сделала меня мужчиной.
– Ты еще и режиссер и очень хорошо умеешь делать постановки. Может быть, пришло время вернуться в театр?
– Лишь одно известно точно: нет ничего нового под Луной. Все уже поставлено. Строить декорации у меня нет желания, моя мечта – жить в деревне в гармонии с природой.
– Трудно в это поверить… Опять шутишь?
– Зря ты не веришь, я ведь очень искренен.