Жарко шлепается перезрелый тут,
Мы проводили еще одну весну.
Продавец семечек сказал:
«Девять месяцев осталось до прихода Господня».
Армен Шекоян
Снятая любительской камерой пленка сохранила речь борца за независимость Мовсеса Горгисяна. Было 28-е мая 1988-го года. Мовсес говорил о независимости 1918-го года, которая должна была найти свое продолжение в могучем движении 88-го. Речь борца-романтика завершается словами: «Да здравствует Армения, которая придет!» Он говорил о об этой Армении, о той самой, которую ему увидеть не довелось.
Сегодня, в день 15-й годовщины независимости Армении, уже я говорю: «Да здравствует Армения, которая придет завтра!», ибо тогда то ли это «завтра» не наступило, то ли в этих прошлых «завтра» пришла вовсе не та Армения, о которой мечталась в сонном оцепенении советского застоя, о которой мечталось на площадях и в шествиях, о которой мечталось гению Чаренцу – «как пресветлая река».
Безвозвратна история – как и воды реки не могут вернуться назад. Это я понял, когда увидел мертвое тело друга. И как слепая пуля, находящее сердце, слеп и случай, являющийся подпитать ткань истории.
«Как труп, я еще несовершенен», – сказал мой друг Ваагн Атабекян, но сказал это не мне, не тебе, не кому-то другому, а аралезам, которые своими языками всего лишь наводя блеск на историю – блеск дешеваго мещанского пианино…
Поглощение пресной перловой каши (не глотая, ибо нёбо требовало содержания) в холодной квартире, в дымке исчезающих во тьме сантиметрах свечки даст повод стать пожарником горящего моста, хотя надо было понять, что мост, помимо огня, не имел другого конца. На этой стороны были холод, мрак, голод, жалкое прозябание, но усилия обменять тьму на тьму, холод на холод, голод на голод и прозябание на прозябание ничем не отличаются от самоубийства в надежде на языки аралезов. Бывают и аралезы, которые рвут труп на части, цинично утверждая, что бесплотное тело воскресает быстрее.
Бесплотное тело воскресает быстрее, если только ее бесплотность не следствие самопожирания. Самопожирание. Экое придуманное слово! Впрочем, придуманы все слова на «само»: самолет, самовар, самобеглый, самолюбивый (хотя чаще используется «несамолюбивый»). То есть, эти слова значат, что эта куча металла летает сама по себе, смешная на вид посудина варит сама, а изысканных форм пустотелая штука, составляющая предмет чести и гордости многих, сама по себе бегает по улицам и дорогам, вопреки законам физики или, что то же, природы. И, наконец, что человек любит самого себя, ибо нет у него близкого, нет совести, нет Бога.
Единственно истинное, что есть в природе – самоопределение, ибо оно опровергает просто так парящий самолет, просто так фырчащий самовар, метания автомашины по улицам и нарциссовское любование собой самолюба, – отвергает как не зависящее от воли действие.
Самоопределение – это обязательство перед временем. Когда спрашиваешь: который час, – уже фиксируешь потерю времени , а когда знаешь, который час, – уже осознаешь емкость времени. Кажется, это Севак сказал: «Ты извечна, моя Армения – высокое и гордое имя!» А почему сказал – откуда мне знать? Может, не подумал, а может, и не обратил внимание, что извечность – это прошлое, уже совершенное, категория давнопрошедшего прошлого. Будущее не может быть вечным, как не может нести клеймо «высокое» и «гордое».
Будущее всегда сюрприз. Но когда Мовсес Горгисян говорил «та Армения», то, может, он имел в виду некий приятный сюрприз, который мог случиться в силу самоопределения и по милостивой воле Божьей, а вовсе не обломок вечности, весь покрытый густым лишайником. Скрывшим все узоры и письмена?
А может быть, на этом обломке высечен текст, который заканчивается словами «во веки веков», вырезан узор, который заставляет предположить воскрешение ИЗ МЕРТВЫХ, а не МЕРТВЫХ? Вполне возможно – как знать? Ясно одно: что сюрприз, как и закон, обратной силы не имеет.
И поэтому мечтать стоит о той Армении, которая придет завтра.