Размик Кешишян родился 3-го мая 1956г в Харькове. Окончил Второй московский медицинский институт. Заместитель главного врача Московского научно-исследовательского института неотложной хирургии и травмы, кандидат медицинских наук, старший научный сотрудник, доцент кафедры Всероссийского центра медицины катастроф. Автор более ста научных трудов. В 1995 году награжден орденом «Мужества» за оказание медицинской помощи детям, пострадавшим в военных конфликтах. Заканчивает работу над докторской диссертацией на тему: «Организация оказания медицинской помощи детям, пострадавшим в дорожно-транспортных происшествиях».
– Размик Арамович, вы работаете в команде знаменитого доктора Рошаля. Ваша бригада принимает активное участие в оказании медицинской помощи детям, пострадавшим в стихийных бедствиях, техногенных катастрофах, военных конфликтах по всему миру. Наверное, нет такой точки на земле, где бы ни побывали ваши доктора. А с чего началась ваша деятельность как врача международной помощи?
– Всё началось в 1988 году, с землетрясения в Армении. Тогда Леонид Михайлович Рошаль бросил клич: « Кто со мной в Армению?» Многие мои коллеги откликнулись на этот призыв, и 9-го декабря мы уже были в Спитаке. С тех пор наша бригада помогает детям по всему миру, независимо от национальности или вероисповедания, страны или континента. Мы работали в воюющих Югославии, Абхазии и Грузии, Израиле и Чечне, в пострадавших от землетрясений Египте и Японии, в Калифорнии и Индии, Пакистане и Турции, всего не перечислить. Наши доктора проводят колоссальную работу. Совсем недавно в пострадавшей от землетрясения Индонезии мы провели более четырехсот операций всего за один месяц.
– Насколько мне известно, свой орден Мужества вы получили именно за работу в горячих точках?
─ Да, в 95-м году Правительство России удостоило меня этой высокой награды за оказание медицинской помощи детям, пострадавшим в военных конфликтах. Тогда я работал в Чечне.
─ Правда, что этот орден появился у вас гораздо раньше, чем у самого Рошаля?
─ Да, есть такое.
─ Скажите, Размик Арамович, первый ваш приезд в Армению был связан с землетрясением?
─ Нет, это случилось значительно раньше, в 1962-м году. Тогда шестилетним мальчиком я впервые посетил свою историческую родину. Отец ехал по делам в Ереван и взял меня с собой. Мы жили в гостинице «Армения». До сих пор отчетливо помню площадь Ленина, которая была видна из нашего окна. Затем, подростком я дважды приезжал в пионерский лагерь под Кироваканом. Он назывался «Артек». Там отдыхали армянские дети со всего мира: из Франции, Голландии, США. С тех пор я влюбился в Армению и каждый раз, попадая на свою историческую родину, ощущаю, что это моё родное, это дом, хоть я там никогда и не жил. Я до сих пор очень страдаю, что не живу в Армении.
─ А родной язык знаете?
─ Да, несмотря на то, что мои родители дома говорили только по-русски, моя мама ведь грузинка. А язык я выучил благодаря бабушке с дедом. Но с радостью для себя должен заметить, что понимаю любой армянский диалект, однако говорить почему-то стесняюсь. Вероятно, потому что не всегда мой армянский понятен окружающим. Поэтому, когда я попадаю в Армению, первое, что я говорю, то, что знаю родной язык, но говорить буду по-русски.
─ У вас три дочери. Кто-нибудь из них знает армянский?
─ Понимает немного младшая. Это, конечно, моё упущение. В свое время я не уделил должного внимания этому вопросу; слишком был поглощен работой.
─ Скажите, кем были ваши родители?
─ Я из семьи медиков. Отец был хирургом-урологом, мама педиатр.
─ Это и предопределило ваш выбор стать врачом?
─ Да, безусловно. Я ничего другого себе и не мыслил. Передо мной не стояло выбора, куда пойти после школы, и специальность — детская хирургия была выбрана неслучайно. Отец – хирург, мама – педиатр, вот и я вывел среднее арифметическое.
─ Скажите, а детский доктор – это человек особой духовности, или педиатром может стать любой, пришедший в медицину?
─ Может это прозвучит нескромно, но детские врачи в массе своей более гуманны, даже более профессиональны, если хотите. Работать с детьми одновременно и сложно и приятно, ведь они – самые благодарные из всех больных (я не имею в виду материальную сторону). Находить контакт с детьми куда сложнее. Они моментально чувствуют фальшь. Я знаю докторов, с которыми ребятишки просто любят общаться, неважно болеют они в этот момент, или нет.
─ Размик Арамович, а правда, что плохих детей не бывает, или есть такие «экземплярчики», с которыми сложно и не хочется работать?
─ Я считаю, что сложных детей не бывает, есть просто те, которых недолюбили, и трудными они стали в процессе жизни. Семья и общество чего-то недодали этим детям. А их поведение есть ответная защитная реакция.
─ Дети – наше будущее. Получается, что здоровье этого будущего в ваших руках. Рецепт, как вырастить здоровое поколение у вас есть?
─ Мы врачи, слава богу, перестали говорить о том, что здоровье детей в наших руках. Для того чтобы дети были здоровы, врачи не нужны. Есть банально простой рецепт – любите детей. Не жалейте времени на ребенка, уделяйте ему максимум внимания, уважайте его, обращайте внимание на его нужды, страдания, будьте ему другом, попросту, не причиняйте ему душевной боли своим поведением. Сейчас Россия поворачивается в сторону здорового поколения. Вспомните, что происходило с детьми в начале 90-х. Они же были практически лишены родительского внимания, так как папа с мамой в поисках хлеба насущного, с утра до вечера работали за гроши. Кроме того, для того, чтобы поколение росло здоровым, нужна специальная политика государства. Одним словом детьми необходимо заниматься.
─ Скажите, а каких детских болезней сейчас стало больше по сравнению, скажем, с 10-20-летней давностью?
─ В детской хирургии на сегодняшний день на первое место выходит травма, причем тяжелая. Если сравнить ее с предыдущими годами, то сейчас она гораздо тяжелее. Больше стало дорожно-транспортной травмы, механического травматизма, к сожалению, появилась огнестрельная травма, минно-взрывная. Больше стало детей с язвенной болезнью, гастритами. Это связано, прежде всего, с питанием и образом жизни. Ведь дети сейчас испытывают колоссальные нагрузки в школе. Возможно, стоит немного изменить методику обучения, разгрузить детей. Немало в последние годы выявляем и врожденных пороков.
─ У вас в институте, насколько мне известно, достигнуты большие успехи в лечении детского травматизма. Ведь самых тяжелых больных из Москвы и Московской области везут именно к вам.
─ Да, могу сказать, что мы принимаем детей, от которых другие больницы уже отказались. К счастью сегодня выживают те из них, которые раньше были просто обречены. Но тут есть другая проблема. Они не погибают, но остаются глубокими инвалидами. Поэтому следующий вопрос, который необходимо решать – это вопрос их реабилитации, качества их дальнейшей жизни.
─ У вас широко применяется популярный сейчас метод лечения с помощью лапароскопии. Расскажите об этом поподробнее.
─Этот метод получил у нас особое развитие с 80-х годов. Лапароскопия – это способ осмотра брюшной полости с помощью эндоскопа, который вводится через маленький прокол в брюшной стенке. Лапароскопия – русское изобретение. Сначала его долгое время использовали для диагностики, затем с помощью лапароскопии мы стали успешно лечить перитонит. В 96 процентах случаев этот метод позволяет нам удалять аппендикс точечным введением инструментов. В результате – никаких шрамов, а главное – практически полное отсутствие послеоперационных осложнений. Кроме того, этот метод менее травматичен, чем обычная операция.
─ Скажите, как хирург с многолетним стажем, чувство сострадания к чужой боли оно со временем притупляется?
─ Сострадание либо есть, либо его нет. Оно не может притупиться или обостриться. Мне кажется, каким человек приходит в медицину, таким и остается до конца. О себе могу лишь сказать, что с годами я стал менее эмоционально относиться ко всему, потому что бывают ситуации, когда на эмоции просто нет времени, необходимо принимать решение и действовать моментально, зато появилось больше терпимости не только по отношению к детям, но и к их родителям. А сострадание оно как было, так и осталось. Поверьте, как бы хирург ни привык видеть чужую боль, невозможно не сострадать при виде ребенка, у которого нет ручки или ножки, или родителей, которым нужно сказать, что их ребенок умер или остался инвалидом.
─ Скажите, а вы верите в Бога?
─ В последние годы я часто задаю себе этот вопрос. К сожалению, люди моего поколения воспитаны на атеизме и многие из нас до сих пор не могут определиться верят они или нет. В моей практике бывали такие случаи, когда ребенок, находившийся между жизнью и смертью, абсолютно безнадежный, выживал благодаря какому-то чуду. В такие моменты я осознавал, что не только мой профессионализм, но и какая-то высшая сила помогли мне спасти этого ребенка. Как же после этого можно отрицать Бога. Вообще, с годами я всё больше и больше убеждаюсь – в жизни очень мало случайного, все как-то взаимосвязано.
─ Размик Арамович, если бы вы были министром здравоохранения России, какую систему оказания медицинской помощи вы бы разработали?
─ В 97-м году я был в США. Там мне и моим коллегам продемонстрировали принцип работы местных клиник. Мы тогда пришли к выводу, что у нас в России лучше, но лучше врачи, как индивидуумы, а система у них вне конкуренции. Принцип прост – в Америке для врача существует определенный алгоритм действий. У нас же все зависит от того, какой доктор сегодня дежурит, и догадался ли он направить больного в правую дверь, а не в левую. У них же – получил анализ, значит тебе направо, а не налево. И даже если врач ошибется, нестрашно, потому что там работает система многократного контроля, и тем самым ошибка в диагностике и лечении сводится к минимуму. Мы в своей больнице, как в отдельно взятом государстве, уже движемся к этому. Должен сказать, что это оказалось значительно сложнее, чем можно было предположить, ведь менталитет у большинства наших врачей все еще советский, и ломать этот образ мышления – задача не из легких. Представьте себе типичную ситуацию: больной попадает в приемное отделение с жалобами. Врач его осмотрел, как положено, но не измерил артериальное давление, просто не посчитал нужным или забыл. В США, к примеру, этот больной не вышел бы за пределы приемного отделения, у нас же его обследуют, поставят диагноз, и если вдруг заключение окажется не верным, тогда только доктора спросят, почему он забыл про давление. Самый распространенный ответ в таком случае: « А я думал…». А думать не надо, надо измерить давление, а потом думать. Это издержки нашей советской медицины, то, что мы пытаемся искоренить в нашем НИИ. Словом, идеальная система оказания медицинской помощи та, где для врача существует определенный алгоритм действий. Вот к чему бы я стремился.
─ Вы довольно часто бываете в Армении по работе: принимаете участие в различных съездах и конференциях. Скажите, как вы оцениваете уровень детской хирургии в нашей республике?
─ Достаточно высоко. В тех областях, где я компетентен, а это детская хирургия и нейротравматология, достаточно высоко. Очень неплохо развивается неонатология. Это мнение не только мое, но и моих московских коллег. Вообще, уровень армянских врачей всегда был и остается очень высоким. В последние годы в некоторых отраслях к лучшему изменилась и система оказания медицинской помощи. В этом отношении Армения заметно опережает другие бывшие союзные республики. Словом, мне нравятся те позитивные изменения, которые происходят в армянском здравоохранении.
─ Создается впечатление чего-то идеального. А как же откровенные минусы армянского здравоохранения?
─ Они, безусловно, есть и их немало, впрочем, как и везде. Самый основной из них это доступность медицинского обслуживания для обычного человека. Однако мне бы не хотелось говорить о минусах, ибо они имеют весьма объективную причину. Давайте смотреть правде в глаза. Страна пережила такой социально-экономический кризис, из которого до сих пор еще толком не вышла, для этого необходимо время. Нынешним летом я был в Ереване и восхищался тем, какое там идет строительство. Из окна своей гостиницы, на маленьком пятачке, я насчитал 21 башенный кран. Где-то я читал, что развитие страны определяется количеством башенных кранов на определенном территориальном промежутке. Может это лишь маленький шаг на пути к процветанию нашей с вами родины, но он сделан. Все это говорит о том, что есть будущее. И это самое главное. Мне очень нравиться все, что происходит в Армении.
─ Размик Арамович, у вас есть профессиональные связи с армянскими врачами?
─ Я и мои коллеги из НИИ часто принимаем участие в съездах и конференциях, проходящих в Ереване. У нас установились прочные контакты с армянскими докторами. Очень активно способствует этим контактам мой коллега и хороший друг, заместитель главного врача по научной работе нашего НИИ, Саруханян Оганес Оганесович. Он выпускник Ереванского медицинского института, доктор медицинских наук. Но связи эти, к сожалению, основаны лишь на личных контактах. Хотелось бы, чтобы наше сотрудничество перешло на качественно иной уровень. Было бы весьма интересно проводить совместные научные проекты. Нам есть чему поучиться друг у друга, ибо опыт наших армянских коллег колоссальный. Мы многое могли бы почерпнуть у них, а они – у нас. Надеюсь, в этом плане все ещё впереди. Мне бы очень хотелось в это верить.
─ Если бы вам довелось прожить эту жизнь заново, что бы вы в ней изменили?
─ Менять ничего бы не стал. Я своей жизнью вполне доволен. Но, если бы можно было изменить что-то глобально, я бы убрал все войны. Человек рожден для счастья и созидания, для того, чтобы продолжить род и чтобы слышать счастливый смех своих детей.
─ Какая ваша самая заветная профессиональная мечта?
─ Она банальна. Я хочу, чтобы все больные детишки, которые попадают к нам, выздоравливали.