Село Чинари Тавушской области – один из самых крайних населенных пунктов республики. Дом, где мы приютились, находится всего в нескольких сотнях метров от азербайджанского пограничного поста. Как говорят сельчане, сейчас они ясно видят нас.
– Не стрельнут? – спрашиваю.
– Стрельнуть не стрельнут, но все равно неуютно все время находится под прицелом…
У села, в котором мы пробыли один день, множество самых разных проблем, но самая главная из этих проблем – прицел. Жизнь под прицелом неприятельской армии сельчане воспринимают как закон войны. А вот чего не могут понять, так это отсутствие прицела со стороны родного государства. И речь вовсе не о военных постах и солдатах. Они есть и с нашей стороны, как и азербайджанцы со своей, бдительно охраняют ту разделительную линию, которая называется государственной границей.
Один из крестьян показывает распаханный чернозем на склоне и говорит: «Под прицелом человек пахал и сеял. А как еще быть?» И действительно, как быть людям, которым выпало счастье или несчастье вот это находящееся по прицелом село?
В подобных случаях, когда землю в силу тех или иных обстоятельств невозможно использовать, государство должно освободить крестьянина, владельца этой земли, от налогов и выплатить ему компенсацию. Как рассказывают крестьяне, государство наше оказалось столь милостиво, что освободило его от налогов, но не столько добрым, чтобы дать компенсацию. И вместо излечения от головной боли получается нечто вроде отрубания головы, ибо государство освободило крестьян не от налога, а от земли. Сейчас он не платит налогов, но у него нет и возможности работать на земле и создавать блага.
Сельчанин, показавший нам распаханный склон, говорит, что хозяин земли, вконец потеряв надежду на компенсацию, просто вынужден был, рискуя жизнью, пахать и сеять. Все делается вручную, потому как, рассказывают селяне, вражеские снайперы не дают здесь появиться никакой сельскохозяйственной машине – трактору или комбайну. А кроме того, никто из трактористов или комбайнеров еще не рехнулся настолько, чтобы добровольно вылезти под прицел.
Крестьяне, якобы в оправдание бездействия государства, приводят казенные, услышанные по телевизору фразы, хотя и сами не верят в них. Говорят: «Наше государство еще только становится на ноги», – а минуту спустя возмущенно утверждают, что никакого государства нет: «Государство – это только Ереван, второй в мире город-государство после Люксембурга».
Возвращаясь обратно в город-государство… простите, в Ереван, я все время думал о людях, которые хоть и живут под прицелом, но не покидают своих сел. И не потому, что уходить некуда, а потому что осознают свою миссию как хоть и безоружных, но пограничников. «Они видят, что мы тут есть, и этого же достаточно», – сказал один из жителей села Чинари. И трудно сказать, чего здесь больше – гордости или отчаяния. Если поглядеть с точки зрения вражеского солдата, то, наверное, больше гордости. А когда смотришь со стороны города-государства Еревана, то даже отчаяние кажется слабым определением.
По дороге мне вспомнились дни, которые я провел прошлым летом в Мартакерте. Мне вспоминается заведующий детским садом, который, собрав вокруг сорок с лишним детишек, показывал им рукой, где расположены вражеские позиции – они всего в трех километрах. Что это – героизм или отчаяние? Не то и не это, тем более, что заведующий детским садом перед телекамерой призывал всех мартакертцев вернуться в родной город. Со свой позиции, позиции заведующего детским садом, он уверял, что всем детям хватит места, будто единственная проблема – места в детском садике…
А директриса школы одного из сел Мартакертского района… Прервусь на минутку и расскажу, что школа эта представляет собой сплошные развалины, да и детей здесь учится всего с десяток. Так вот, директриса этой школы, как и жители села Чинари, утверждает, что государство наше еще очень молодо и нельзя требовать от него слишком многого. Если бы она просила у государства компьютеризированную школу со всеми удобствами, ее отговорки еще можно было бы понять, но ведь ей всего-то и нужно было, что нормальная крыша – чтобы на детей не лило весной и осенью.
Всего день пробыв под прицелом, я утратил грани между историей и будущим. Тот же самый человек, который говорил, что государство презирает их и забыло, быстро переносился мыслью в средневековье, когда наш князь Ваграм объединял земли, затем следовал резкий переход к песне «Парни наши, что держат границу».
«Вон на той горушке наши, на той – они, на той опять наши, на этой – снова они…» – показывали чинарцы. Потом добавляли, что «они» тоже сильно пострадали, «они» тоже не могут обрабатывать землю под прицелом.
– А что будет, если проснетесь однажды утром и увидите, что позиций нет? – спрашиваю человека, которого подсадили по дороге и везем в соседнее село Айгедзор.
– Что будет? – начинает рассуждать он. – А что должно быть? Отсюда до Садахло 170 километров отмахать надо. Садахло будет ближе. Но такие вещи решают в верхах…
Бедняге, наверное, даже невдомек, что прежде чем решать, «верхи» эти должны хотя бы день прожить под прицелом. Могут спросить: а вы-то где были, когда наш нынешний президент жил под прицелом в осажденном городе и был воином? Что ж, резонно. Но чтобы осознать всю емкость мира, мало одного военного опыта. Надо еще и уважать каждого, даже самого отдельного человека.