«Я готов каждый день есть хоровац!»

28/09/2005 Нуне АХВЕРДЯН

Около 20 лет близким другом Дали был танцор и художник Оник Саакян –
гибкий, пластичный, очень самобытный и талантливый человек с
выразительными глазами. Оник Саакян родился в Тегеране, учился в
хореографической школе известного балетмейстера Елены Аветисян, а после
ее окончания танцевал в балетных постановках в Нью-Йорке и Париже.

Учился он в Москве. Блестяще исполнял индийские и персидские танцы,
снялся в нескольких фильмах. Путешествовал по Индии, где изучал не
только танцы, но и национальные костюмы. Моделировал сценические
костюмы и делал изящные украшения в восточном стиле. Жена президента
США Ричарда Никсона носила ожерелье, изготовленное Оником Саакяном. «Я
всегда стремился к самовыражению, – говорит Оник Сааякян, – сначала в
балете, потом – в живописи». В конце сентября 16 его работ будут
выставлены в галерее «Геворгян». Оник Саакян воистину человек
искусства. «Гурман искусства», он живет в мире прекрасных вещей и
прекрасных воспоминаний и считает, что любая работа заключает в себе
элемент искусства. Любит готовить и убежден, что если мужчина с
увлечением изобретает новое блюдо, то, значит, он еще не утратил
юношескую энергию. И вот сейчас Оник Саакян впервые посещает свою
историческую родину.

– Очень интересно узнать, как вы познакомились с Дали?

– Еще не будучи знаком с Дали, я очень полюбил его. Вырезал из журналов
репродукции его картин и наклеивал на стены своей квартиры. В 1958
году, когда Дали был в Нью-Йорке, я попросил одного своего
друга-парикмахера познакомить меня с ним. Дали сказал ему: «Если твой
друг хочет познакомиться со мной, значит, он сумасшедший». Впервые я
увидел Дали, когда он стригся в парикмахерской и фабрил свои знаменитые
усики. Он, кстати, придавал очень большое внимание своим усам, потому
что хотел походить на Веласкеса. Он желал во всем быть похожим на этого
знаменитого испанского художника. Входя в парикмахерскую, я сразу же
привлек внимание Дали, потому что прямо от двери выполнил сложный
балетный прием – пируэт через голову. Дали даже глаза выпучил, ибо не
ожидал моего такого оригинального появления.

– Вы просто хотели экстравагантно предстать перед Дали?

– Да! Он встал с места и очень театрально благословил меня. Вот так
сразу и началась наша дружба. Ему нравились мой характер, стиль. Потом
я начал захаживать к нему в гостиницу. Дали разрешал мне смотреть, как
он рисует. Больше он никому не разрешал присутствовать в моменты
творчества – это было попросту невозможно. Но меня он даже вынуждал
быть рядом. Говорил: «Хочу, чтобы палитру держал ты, чтобы я брал
краски из твоих рук». У него было много странностей. Так, он выдавливал
краску из тюбика и ждал, пока колбаска краски достигнет нужной ему
длины – ни больше и ни меньше, – и только потом начинал рисовать. Тогда
я был очень молод и мне казалось смешным, что это так важно для
творчества. Особенно сблизился я с Дали в 70-годы. Он каждый год
приезжал на три месяца в Нью-Йорк, и мы обязательно встречались. Как
правило, он каждый день по два часа проводил в холле гостиницы, общаясь
с покупателями своих книг и раздавал автографы. Если человек ему
нравился, мог и нарисовать что-нибудь прямо в книге. Людей приходило
столько, что Дали иногда просто бесился. Когда слишком уставал,
поднимался к себе в номер и говорил мне: «Пойди скажи им, чтобы
убирались к черту! А сам возвращайся, побеседуем. Ты просто самый
«далический» человек, а значит, даже не спрашивая, должен знать, чего я
хочу».

– Эпатажный облик Дали являлся всего лишь маской или он на самом деле был таким?

– Он действительно был таким. Вы даже представить не можете, насколько
странным он был! Так, например, однажды мы собирались на концерт, и он,
видя, что его жена, Гала, запаздывает, поднял такой крик, что все не на
шутку перепугались. Он орал, метался и действительно оставлял
впечатление безумца. Дали был человеком очень талантливым, но со
сложным и непредсказуемым характером. В тот день мы не стали ждать Галу
и отправились на концерт вдвоем. А приехав как-то раз из Парижа в
Нью-Йорк, он увидел в гостиничном номере трех мух и сказал мне:
«Смотри, Оник, эти три мухи каждый год прилетают навестить меня, вот и
в этом году явились». Порой я про себя посмеивался на словами Дали, но
все равно очень любил его. И делал множество украшений для Дали. А
знаете, какое блюдо было самым любимым для Дали и Галы? Хоровац! На
балконе своего дома я разводил огонь и делал для них хоровац. Дали
говорил: «Я готов каждый день есть хоровац!»

– Вы стали рисовать только после знакомства с Дали?

– Нет, я и раньше рисовал, но непрофессионально. А профессионально стал заниматься живописью только после смерти Дали.

– Ваш стиль очень напоминает манеру Дали, но чуточку иной, более мягкий…

– У нас разные стили. Дали более агрессивен, а я мистик. И мой стиль –
мистический сюрреализм. Дали всегда стремился ввергнуть в шок,
потрясти, ошеломить человека. Я вовсе не против такого стремления, но
сам так рисовать не хочу. Думаю, в мире каждый миг происходит много
такого, что может ввергнуть человека в шок. И своими картинами не хочу
увеличивать количество таких вещей. Я не сторонник негативного подхода.
Не верю в негативные цвета.

– У вас есть картины Дали?

– Раньше было около сорока работ. Всяких – карандашных, маслом,
акварелей, скульптур. Многие я купил. Дали дарил мне много работ
карандашом, я не мог их все развесить по стенам – в моей гостиной висят
только несколько картин маслом. Я коллекционер, и у меня очень богатая
коллекция. Больше всего я люблю классическую итальянскую школу. У меня
дома висят работы Рубенса, Гойи, Гуарди. Была даже одна картина
Рембрандта, но я продал ее: она была такой маленькой, что я боялся –
украдут. Теперь жалею, такая прекрасная была картина… Просто надо
почувствовать: эта картина – твоя, а просто так вешать на стену
понравившуюся картину бессмысленно.

– В Армении много хороших художников, но часто им просто не
представляется возможности предстать перед миром. Как, по-вашему, что
для этого надо сделать?

– Человек в первую очередь думает о еде, одежде, уплате налогов и
только потом – о покупке картины. Было бы хорошо, чтобы люди в Армении
думали не о том, чтобы копить деньги, а о том, чтобы на эти деньги
купить картину. Деньги могут обесцениться, а хорошая картина – нет.
Надо понимать, кто действительно хороший художник. Я не знаком с
подходом правительства Армении, но во всем мире существуют биржи
искусства – чтобы люди могли увидеть, кто из художников выставляется
больше других. В газетах даются советы – можешь прочитать и узнать, что
сейчас хорошее время для приобретения картин вот этого художника,
потому что через несколько лет они обязательно подорожают. И чем больше
его картин будет в домах людей, тем больше будут говорить об этом
художнике, и он прославится. Думаю, что людям в Армении пора начать
покупать картины.

– Дали делал все, чтобы о нем говорили. Помогла ли вам сами дружба с Дали сделать свою собственную карьеру?

– Дали мне очень помог. Люди всегда видели нас вместе и, естественно,
многие знали и меня. Мои картины сейчас пользуются большим успехом,
меня приглашают разные галереи, вышли несколько книг с репродукциями
моих работ. Дали всегда стоит за моими плечами. Я даю интервью о Дали,
рассказываю о нем. Вот и обо мне кто-то где-то скажет, потом все это
суммируется… Месяц назад в Португалии состоялась большая выставка работ
Дали. Я тоже выставил несколько своих. А поскольку не хотел продавать
их, то назначил очень высокую цену – чтобы сразу отпугнуть возможных
покупателей. Но, представьте, они все очень быстро были раскуплены. А я
их ведь действительно не хотел продавать. Никогда не сможешь точно
угадать, как приходит удача.

– Где вы сейчас живете?

– Сейчас я живу и в Нью-Йорке, и в Лиссабоне. После взрыва
башен-близнецов я стараюсь не путешествовать слишком долго – слшком
печально стало. Представить свою жизнь без Нью-Йорка я не могу. Я
влюблен в этот город. Нью-Йорк – не Америка, Америку я не люблю.
Нью-Йорк – это отдельная страна, который построили евреи. Искусство,
музыка, театр, мода – все сконцентрировано там. И за всем этим
проглядывается еврейское лобби. Вся пресса в руках евреев – разве
американцы что-либо соображают, чтобы писать в газетах и журналах? Я
перебрался в Америку, потому что эта страна дает широкие возможности.
Если ты талантлив, то обязательно добьешься успеха. В Америке ты можешь
все. А в Нью-Йорке – намного больше. Если ты художник или певец, не
стоит ехать в Калифорнию или Техас – бессмысленно. Надо ехать в
Нью-Йорк. Нью-Йорк не оставляет равнодушным – ты либо полюбишь этот
город, либо возненавидишь.

– Вы приехали в Армению впервые. Неужели до приглашения галереи «Геворгян» у вас не было такого желания?

– Желание было, и очень большое, но вот времени не было. Голова кругом
шла от дел. Приехав в Армению, я столько всего оставил недоделанным!
Даже не представляете, как мне хочется за месяц пребывании здесь успеть
увидеть и почувствовать все. У меня здесь две двоюродные сестры,
которых я давно не видел. Рад был встретиться. Ереван меня немного
напугал: я со страхом перехожу улицу. Не понимаю, почему люди не
соблюдают правила? Это не приносит армянам чести. Ну скажите, почему
правительство не следит за регулированием движения?

– И сама не знаю. Наверное, привыкли уже и недисциплинированность значения не имеет.

– Нет, это имеет большое значение! Всегда нужно стремиться к лучшему.

– А может ли произведение искусства изменить жизнь человека?

– Конечно! Я, например, надеюсь, что мои картины понравятся в Армении.
Я привез много позитивных работ, которые делают восприятие жизни
положительным. Они предлагают погрузиться в другое пространство,
будоражат мысли и рождают новые душевные состояния. Когда вы смотрите
на картину, то какие бы проблемы вас ни мучили, они должны исчезнуть.
Во всяком случае, именно так должно быть. Человеку в этой жизни
предстоит сделать многое. Я никогда этого не забываю. Балет кончился,
теперь я художник. И так всегда: один этап завершается, другой –
начинается.