Баранов ведут на бойню под музыку Штрауса, парней – под звуки национального гимна…
Я наконец-то понял, что означает «младое племя». Понял во время своих недавних поездок по разным районам Нагорного Карабаха и Армении, из бесед с родителями, учителями этого самого «младого племени», словом, с взрослыми. Но давайте пока отложим в сторону вопрос о молодом поколении и поговорим о самом важном на сегодня событии – о судебном процессе в Будапеште над убийцей Рамилем Сафаровым.
То ли шестого, то ли седьмого апреля мне наконец-то довелось увидеть Рамиля Сафарова. На телевизионном экране появился простой, обычный человек, даже с довольно-таки симпатичной внешностью. Во всяком случае, будь звук телевизора выключенным и не услышь я в сотый раз комментарии диктора «Айлура» об убийстве топором и подробности преступления, мне могло бы даже показаться, что этот молодой азербайджанец предстал перед судом за какие-то финансовые махинации или же за нелицензированную предпринимательскую деятельность.
Диктор говорил о том, что последнее слово подсудимого не произвело на присутствующих никакого впечатления, и что все потуги предстать этаким новым Согомоном Тейлеряном провалились, поскольку защита Сафарова строилась на версии о невменяемости, то есть, говоря уличным языком, «с дурака какой спрос?»
Пусь не покажется странным и да не придут в ярость националистические круги, но Рамиль Сафаров даже вызвал во мне жалость, ибо подобного рода люди рождаются не от людей, а происходят от подлой пропаганды столь же подлых властей. Эта самая пропаганда, вкладывая в руки человека топор, превращает его в преступника, а после, в зале суда, объясняет их поведение невменяемостью. То есть сама же эта власть признает, что она люшает людей разума.
Я искренне жалею Рамиля Сафарова и считаю, что между ним и топором, представленном в суд в качестве вещественного доказательства, нет абсолютно никакой разницы. И если нет суда над теми, кто превращает людей в топор, то пусть уж лучше вынесут приговор самому топору – вещественному доказательству преступления.
Случается же видеть в американских фильмах, что стоящего перед судом человека вдруг оказывается на свободе, и вся вторая часть фильма представляет собой описание того, как он вершит справедливое возмездие в лабиринтах свободы. Вот и я, как зритель такого фильма, с внутренним напряжением желал, чтобы Сафарова освободили в зале суда и чтобы он, вернувшись в родные места, попытался выяснить, кто, за что и зачем превратил его в топор, и попытался отомстить тому человеку, тем людям, той системе, вся идеология которых строится на желательности и обязанности зарубить топором спящего человека.
Я хочу, чтобы Сафаров стал героем – ведь тот человек, те люди, та система обещала превратить его в героя, но не сдержала своего слова. Однако воображаемое продолжение воображаемого фильма ничего путного не обещает. Ведь тот самый человек, те же люди, та же система ловят блуждающего в лабиринтах справедливости героя и судят его уже на родине. А чтобы во время судилища не всплыло их обещание сделать его героем, азербайджанский суд опять же выдвигает версию о невменяемости и вместо тюрьмы определяет героя в психиатрическую клинику.
Тяжелое получилось кино… Без happy enda. Впрочем, нет и не может быть счастливого конца там, где в основу воспитания, а также в основу общественной пропаганды заложены не человеческие ценности, а мстительность и оправдывающие цель средства.
В одном из сел Карабаха директор, показывая нам новую школу, жалел, что спортзала нет. Ну что ж, дело обычное. Но все дело в том, что директор обосновывает необходимость спортзала интересами воспитания молодого поколения в армянском духе. «А какое отношение имеет спортзал к армянскому духу?» – может удивиться читатель. Самое прямое. Оказывается спортзал нужен для того, чтобы превратить молодое поколение в воина. А когда спрашиваешь, что будет делать «младое племя» после окончания школы, отвечает: ну, пойдет в армию, офицером станет, чтобы нашу землю защищать… Дальше солдатчины и офицерства он затрудняется указать другие дела, которыми может заняться сельская молодежь.
Кто-то другой, узнав, что мы из Еревана, негодует: «Что это за гадость показывают там по вашим ереванским каналам?! (надеюсь, он имел в виду не песню Андре). И это вместо того, чтобы давать патриотические передачи для воспитания молодежи в духе патриотизма?» А на мой вопрос: «А что же это такого они не дают?» – следует немедленный ответ: «Передач на патриотические темы!» – «А точнее?» – «Ну, то есть, наше славное прошлое». – «Какое прошлое?» – «Ну, то, когда наши воины не жалели жизни…»
Теперь, думаю, и читателю стало ясно, что такое «младое племя». Подытоживая, скажу, что «младое племя» – это человеческое множество, лишенное возможности творческого труда и, следовательно, возможности хорошо и достойно жить этим трудом. Человеческое множество, во все клеточки которого впрыснуты вражда и мстительность. Человеческое множество, которое учат не жить, а умирать и становиться героями. Вот это и есть молодое племя – нечто вроде молодого племенного барашка, уготованного для жертвоприношения. С единственной лишь разницей, что жертвенный барашек и ведать не ведает о своей близкой участи, тогда как младое племя, если чуточку поднапряжет мозги, легко догадается, что его ждет.
Когда-нибудь какой-нибудь мальчик, проходя мимо школы или детского сада, носящего имя Гургена Маргаряна, потянет отца за штанину и спросит: пап, а кем был Гурген Маргарян? И отец, наверное, скажет пацану: Гурген Маргарян, сынок, был парнем, которого мы обещали сделать героем. Но когда он спал, другой парень, которого тоже обещали сделать героем, пришел ночью и зарубил его топором. Первый умер. Второй… Второй тоже. Вот такое младое племя…