Джон Мильтон, которого справедливо считают основателем буржуазной теории свободы прессы, считал, что человек должен иметь возможность слышать то, о чем говорят другие, и сказать то, что он хочет сказать. «Дайте мне свободу познавать, выражать собственные мысли и, самое главное, судить по своей собственной совести», – говорил в 17-ом веке Мильтон. Спустя более 300 лет после Джона Мильтона, всем, чего мы хотели, была свобода слышать все и выражать все, но, как любая диктатура, Советский Союз тоже, «высоко» ставил цену слова, и делал все, чтобы не звучало посторонних мнений. Перестройка, которая была процессом, нацеленным на предотвращение развала СССР или попытку дать ему организованный ход, сопровождалась лозунгом «гласность», что само по себе предполагает свободу открыто говорить, что до развала СССР так и не обрело значения «свобода прессы». Возможно, то было свободой слова, так как за неосторожную ремарку в кафе больше не преследовали, однако никак не свободой прессы, так как свободная пресса является организованной формой свободы слова. Если меня сегодня спросят, свободна ли пресса Армении, я не могу ответить «нет». В сущности, у каждого из нас есть возможность основать средство массовой информации, типографии и издательства – частные, которые де юре находятся вне государственного контроля, нет органа, осуществляющего цензуру, и, в отличие от других советских республик, нет даже ведомства, занимающегося СМИ. Все это дает мне основание утверждать, что пресса в Армении свободна, однако это только внешние показатели. На самом деле пресса не свободна, и причины этого очень глубоки, а иногда и вовсе непонятны. Американский эксперт Джефри Сакс говорит о российской прессе: «Нас вызвали к больному, но когда мы уложили его на операционный стол и сделали надрез, вдруг увидели, что у больного совершенно другая анатомия, и части тела у него отличаются от тех, что мы исследовали у нас в институте».
Джефри Сакс невольно признается, что западные демократии навязывают нам культурные и институциональные шаблоны, очень часто не обращая внимание на то, насколько они совпадают с местными понятиями и традициями. К примеру, знают ли они, что запатентованные законом телекомпании в большинстве своем контролируются государством? Нет, государство не принуждает сдавать сценарии и произносимые тексты на цензуру, но имеющее олиграхическое происхождение финансирование является и редактором, и цензором. Они не знают также того, что если в советские годы внутренняя цензура журналистов диктовалась страхом перед карательной машиной, то сейчас она обусловливается всего лишь нежеланием потерять работу.
Государственная система не прилагает больших усилий, чтобы достичь этого. По какой-то высшей воле, после лишения телекомпании «А1+» эфира, влиятельные телекомпании, подчиняясь инстинкту самосохранения, стали проправительственными. Радиостанции в Армении носят развлекательный характер и работают для возрастной групы 15-25. А газеты не имеют столько читателей, чтобы, во-первых, быть самодовлеющими, во-вторых, влиять на остальные три проявления власти силой своей аудитории. Обший тираж газет Армении значительно уступает количеству людей, «проголосовавших» за одного депутата или один политический блок, и в этом случае государственный чиновник может быть уверен, что он представляет больше голосов, чем есть читателей у какой-либо газеты.
В нашей реальности свобода слова пока не вступила в роль регулятора общественных отношений, т.е. не стала краеугольным камнем современной рыночной демократической политической системы. Свобода слова стоит не выше объявленных после принятия независимости других свобод – собственности, предпринимательства, конкуренции.
Горя желанием освободиться от оков коммунистической идеологии, мы смотрим на Запад, и западные ценности кажутся нам эталонными. Более чем четверть века назад американский журналист Уолтер Кронкайт говорил «Свобода слова не важна для демократии, а она и есть демократия».
Общество дает журналистам право говорить от своего имени и критиковать власти, так как сам народ может непосредственно критиковать их только во время выборов, голосуя за одного, и против другого. И поэтому общество дает журналистам ежедневное право критики.
Это правильно в нормальных, состоявшихся странах. У нас, однако, небогатая аудитория не может материально содействовать ежедневной борьбе журналистов. Если в советские годы каждая семья подписывалась на 5-6 газет и 2-3 журнала, сейчас с трудом может купить 1-2 газеты. И если читательская аудитория отступает как заказчик, ее место обязательно займут «другие» заказчики.
В этих условиях свобода слова искажается, она просто растворяется в праве общества на получение информации, так как вышедшая из типографии газета уже обеспечиват право на получение информации, а неплатежеспособность граждан ограничивает свободу прессы.
Указанные выше внешние показатели – право основать СМИ, отсутствие цензуры и.т.д. наше государство сохраняет для того, чтобы «заткнуть рот» Западу, а понятия внутри стороны о настоящей роли прессы начинаются с презумпции неприкосновенности властей и доходят до привычки представлять собственные недостатки достоинствами.
У нас, к сожалению, пока не сознают, что без свободной прессы невозможно обеспечить жизнеспособность страны, и что легче контролировать свободно выраженную, чем невыраженную мысль.