Недостатка в людях необычных и неординарных в Карабахе никогда не ощущалось. Вступая в беседу с любым карабахцем, обнаруживаешь вдруг такие типажи, над которыми даже самые знаменитые романисты бились бы годами. Мысли их кратки и емки, юмор настолько своеобразен, что человек малознакомый с ними, не отличит от серьезной речи, а диалоги больше похожи на монолог.
Госпожу Амалию или, как ее обычно называют в Мартакерте, бабо Амалию я встретил во дворе бывшей ополченки Вали, где обычно собирались воевавшие мартакертские женщины. А они собираются часто – чтобы не утратить сложившиеся в годы войны теплые дружеские узы и в своем тесном женском кругу заново пережить те трудные, жестокие дни войны.
– Бабо, прочто что-нибудь из своего написанного! – попросила одна из бывших ополченок, обращаясь к пожилой женщине, сидевшей на дальнем краю стола.
Бабо, не чинясь, поднялась и продекламировала:
Амалья сказала: земли своей ты солдат
Но без земли и без денег.
Стала страна добычей вора –
Виновный должен быть наказан!
Через несколько недель, уже во время интервью с самой бабо Амалией я спросил, кто эти виновные и почему должны быть наказаны? Она ответила, что обязательно должны быть наказаны и добавила: «Мне казалось, что после той войны люди, встречаясь друг с другом, должны будут так уважать, так уважать друг друга! А получилось наоборот». И рассказывает с горечью бабо Амалия, что когда обращаешь туда или сюда по какому-нибудь простому делу, чинуши язвительно говорят: «И очень зря воевала, кто тебя просил идти на войну?»
– А действительно, как получилось, что ты оказалась на войне? – спрашиваю я.
– А как могла я оставить солдата голодным? – удивляется моя собеседница, прошедшая всю войну от первого до последнего дня. И припоминает: – Мне сказали: сможешь прийти помочь нами? Я: конечно приду. Клятву подписала, что до последней капли крови буду служить своей Родине. Вот так и получилось.
Бабо Амалия – одна из многих мартакертских женщин, жизнь которых резко переменилась после начала Арцахского движения и особенно после начала войны. Получив высшее образование в Баку, она работала затем экономистом-бухгалтером в различных учреждениях.
Бабо Амалия рассказывает, что карабахское движение в 88-м году было для нее неожиданным и в чем-то невероятным. «13-е февраля, я работала в этом дорожно-строительном отделе экономистом. Иду на работу, вижу, люди собрались перед райкомом, и кричат «Миацум! Воссоединение!» Дочка моя тогда в райисполкоме работала. Я ей говорю: Алина, а ты чего не выходишь, не кричишь? Ну, говорит, предположим, выйду, тоже начну кричать, так что, воссоединимся? Все, говорит, должно быть по конституции».
Но, как и водится, по конституции ничего сделать не позволили, и мирное карабахское движение переросло в войну. И пожилая уже женщина, мало что смыслившая в политике, увидев, что тысячи и тысячи молодых ребят, оставив дом и любимых, пошли защищать родную землю, решила быть рядом с ними и по-матерински заботиться об их нуждах: «Восемь тысяч мальчишек было, за всех в ответе. Всех их надо было кормить, все оставили, дом, кто-то и детей, пришли кто из Степанакерта, кто еще откуда…»
Спрашиваю, правда это, что однажды она выявила разведчиков? «Два раза ловила, – говорит бабо Амалия, – один раз не удалось». Один раз это было в Кичане, второй случай произошел в селе Арачадзор. «Глянула на тот дерево, вижу, сидят на орешине двое – один в бинокль на нас смотрит, второй с ружьем. Тихо, шепчу всем, разведчики! Да нет, говорят, какие разведчики? А я говорю – разведчики! Ну, думаю, пойду Норика разбужу. Пошла, постучалась, извиналась: прости, говорю, командир, там разведчики вон на той орешине. А он: ты точно знаешь, не наши ли, бабо? Нет, говорю, точно не наши, точно уверена! Один в бинокль смотрит, а второй с ружьем наготове. Норик встал, послал человек двадцать пять. Схватили тех двоих, привели. Норик поцеловал меня в лоб и говорит: ну ты и даешь, бабо, с утра пораньше! Сообщил Степанакерту или нет, не знаю, но увезли их в Степанакерт. А что с ними потом стало, так и не узнала – убили Норика…»
Потом припомнила случай, когда наши в Кельбаджаре захватили участников свадьбы и привели их в Гетаван. «Никого и пальцем не тронули, – говорит бабо Амалия, – я их покормила. Невесточка ведь, она чем виновата? Если уж свадьбу нарушили, то разве она в ответе?»
Наши, говорит, пленных не убивали: «Сдали их, не знаю, куда, я занята была, с утра до ночи сильно занята, нос некогда было утереть, прикорнуть на часок…»
Я поинтересовался: не тоскует ли по дням войны, когда все были как одна семья, все вместе и единодушны? Бабо Амалия лишь тяжело вздохнула, потом призналась: «Нет, не тоскую. Пропади она пропадом, эта война, чтоб ни слуху, ни духу! Столько молодых ребят погибли, детишек сиротами оставили, женщин… Сколько молодых женщин без мужей осталось – им же ведь трудно сейчас… Вот здесь вдова одна молодая, муж погиб, шестерых детей оставил, – вот ей как быть?»
Сейчас бабо Амалия живет в доме уехавших в Россию родственников: ее отчий дом, в котором жила до войны, совсем развалился. Говорит, ходила несколько раз, просила местные власти, чтобы помогли починить дом, но отказали. «Дом-то все равно с собой в могилу не унесу, раз не хотят чинить, то что я могу поделать? А я пойду к Сержу Саркисяну, скажу: дай мне дом пожить, у тебя останусь».
Бабо Амалия действительно хочет написать письмо Сержу Саркисяну, но все время откладывает, хотя, говорит она, «Серж парень умный был, меня ценил». И до сих пор не забывает, как министр обороны Карабаха Серж Саркисян велел своему водителю отвезти бабо Амалию на его «виллисе» в Арачадзор. «Таких умных, таких понимающих, ценящих человека людей мало», – с неопределенной надеждой вздыхает бабо Амалия.
– А как насчет виновных? – спрашиваю.
– Да, они обязательно должны быть наказаны! – убежденно произносит женщина, до самого горького осадка испившая всю войну. Потом поднялась и произнесла:
В игры жестокие играли – в грабеж,
По дешевке заводы продали,
Миллиард скопила разная сволочь
Виновные должны быть наказаны!
www.hetq.am