– В чем выражается сейчас «баланс геополитических интересов» вокруг Карабахского конфликта, и какое значение имеет этот баланс для процесса урегулирования?
– Собственно говоря, уже давно идет неприкрытая конкуренция между США и Россией за включение Южного Кавказа в зону своего влияния. Это – две основные силы, которые противостоят и балансируют в регионе. Для каждой из этих двух стран значимость региона определяется разными факторами. Для России Южный Кавказ – это ворота на «большой Ближний Восток», одна из серьезных точек соприкосновения с исламским миром. Для США плацдарм для контроля над Ираном и крупный транзитный коридор, который позволяет странам нашего региона вести независимую от России политику. В активе России – ее соседство с регионом и большое знание его особенностей, «авторитарный» проект управления, который устраивает некоторые политические режимы в регионе, бурное экономическое развитие России в последние годы, кавказские мигранты, работающие в этой стране. В активе США – успешно реализованный проект грузинской демократии и развитие энергетических проектов в регионе. Есть и иные, менее активные геополитические игроки – Европейский Союз, Иран, Турция. Так как геоэкономическая значимость нашего региона поддерживается большими запасами природного сырья в Центральной Азии, очень интересными Китаю, так что, можно сказать, что и эта страна небезразлична к событиям, происходящим в регионе.
Все это непосредственно влияет на процесс урегулирования, и это можно наблюдать по спаду и росту напряженности в регионе в разные периоды. Но баланс интересов крупных держав поддерживается, особенно, в краткосрочной перспективе.
– К каким главным выводам можно прийти после признания независимости Косово, может ли это признание стать исключением из принятых международных правил?
– Пока, да. И такая ситуация может сохраниться довольно долго. Об этом свидетельствуют очень осторожные заявления сепаратистских режимов и движений в самых разных концах мира. Любой следующий режим, который объявит о своей независимости, позволит говорить о появлении прецедента, и это очень серьезно. Никто не хотел бы брать на себя такую ответственность. К тому же ведь самозваным образованиям нужно еще и международное признание, а они его вряд ли получат. Красноречивей всего позиция России. Она довольно активно выступала против объявления независимости Косова, понимая угрозы, которые могут последовать, если включится прецедентное право на выход из состава страны этнически однородных территорий. После объявления независимости Косова Россия вначале смягчила некоторые санкции в отношении Грузии, затем объявила о новом формате отношений с Абхазией и Южной Осетией. Затем началось военно-политическое нагнетание ситуации, которое продолжается по сей день. Грузия стала концентрировать военные силы на абхазско-грузинской линии разделения, а Россия в полтора раза увеличила контингент миротворцев, причем десантниками. Никакой войны не будет, но Россия пытается эмпирически «прощупать» новую реальность, которую мир получил после Косова.
– Какие международные институты, с Вашей точки зрения, могут реально способствовать безопасности азербайджанского народа, и каков сейчас лучший формат международного посредничества для азербайджанской стороны?
– Сегодня азербайджанская дипломатия хотела бы вовлечь в процесс урегулирования конфликта все международные институты, работая во всех форматах урегулирования. Такая позиция вполне понятна в рамках дипломатического противоборства между Арменией и Азербайджаном, так как оно предполагает расширение круга стран, поддерживающих позиции Азербайджана. Но конкретный перевод посредничества в другой формат вряд ли что-то способен изменить принципиально. Совсем другое дело – состав стран, сопредседательствующих в Минской группе ОБСЕ. Как-то забылось, что в середине девяностых годов президент Гейдар Алиев довольно активно пытался повлиять на состав стран, сопредседателей в Минской группе. Собственно говоря, в нынешнем составе председателей, скорее всего, представлен геополитический баланс интересов, да и то не в полном объеме. Еще ряд стран в разное время предлагался и пытался войти в состав сопредседателей, но это не увенчалось успехом.
Не удивительно, что время от времени сопредседатели делают взаимо-противоречивые заявления. Минская группа, составленная из определенно нейтральных стран (например, скандинавских) возможно была бы более эффективной в работе, чем нынешняя. Это не значит, что она игнорировала бы геополитические интересы крупных держав, так или иначе включенных в урегулирование, но это был бы иной, консультативный уровень взаимодействия.
– Есть два подхода в вопросе значения геополитики: от конфликтующих сторон ничего не зависит и, урегулирование будет тогда, когда это станет угодно сверхдержавам, и второе мнение, что урегулирование зависит только от сторон конфликта, и сложные геополитические процессы, препятствующие урегулированию, – это всего лишь удобные оговорки для сторон. Какое из этих двух объяснений, на Ваш взгляд, обоснованней?
– Безусловно, некоторая свобода выбора всегда была. Азербайджан со своей стороны предложил максимум – пусть пока абстрактную, но самую высокую степень автономии для Нагорного Карабаха. У Армении больше возможностей для политических жестов. Непонятно, что, например, мешало Армении в качестве жеста доброй воли вернуть хотя бы часть захваченных районов. Тем более, что захваченный участок азербайджано – иранской границы стал фактически «зоной безответственности», и это уже международный вопрос. Скорее всего, это было желание сохранить сильные позиции в переговорах. Но Армения подрывает переговорный процесс, пытаясь колонизовать районы, лежащие за Нагорным Карабахом. Политики, конечно, стараются воздерживаться от любых заявлений, которые не встретят одобрение в обществах. Но заявления Тер-Петросяна в 1997 году, стоившие ему власти, весьма характерны. Он пытался переломить ситуацию психологически, проявив большую личную волю. Его позиция в какой-то степени осталась неизменной и во время выборной компании 2008 года, но, конечно, с понятными коррективами, вроде того, что весь народ и оппозиция в Армении объединятся в случае военной угрозы со стороны Азербайджана. Также факт, что ни Запад, у которого появились свои политические и экономические интересы в регионе, ни Россия, всегда рассматривавшая регион, как сферу своего влияния, уходить из Южного Кавказа не собираются. Хотя вслух провозглашается, что страны сами должны решить свои отношения, на самом деле, крупные державы активно вмешиваются в этот процесс. По большому счету ни заключение мира, ни начало военных действий сегодня невозможны без согласования с крупными геополитическими игроками. Есть лишь теоретический шанс, что конфликтующие страны могут договориться сами, но это требует необычайно сильной политической воли элит в обеих странах и отказа от целого ряда мифов.
– Что общего и что отличает конфликты на пространстве бывшего СССР (Карабахский, Абхазский, Южно-Осетинский, Чеченский, Приднестровский)?
– Общее, что объединяет эти конфликты, их исходная точка – открытая манифестация национальных идентичностей, которая была продуктом распада большого государства, и одновременно инструментом конфликтного урегулирования. Спустя едва ли не два десятилетия мы видим, что система конфликтного регулирования осталась той же.
Но различий все же более чем сходств. Для Абхазии и Чечни, автохтонных народов это была попытка реализовать право на создание собственных независимых государств. Оно выглядело более «справедливым» с моральной точки зрения, хотя международное право однозначно отказывало им в этих чаяниях, полагая, что это может положить началу цепному распаду государств. Конечно, появление в сепаратистских режимах новых политических элит, их желание сохранить собственную власть имело огромное влияние на течение конфликтов.
Случай Южной Осетии и Нагорного Карабаха – это сецессия с попыткой присоединения к «материнской» стране или республике, то есть попытка аннексировать чужую или просто спорную территорию.
Наиболее странный случай представляло собой образование Приднестровья в месте дислокации 14 армии. Так как Приднестровье полиэтнично, то здесь можно говорить о противостоянии «привычно-советского» и национального. Нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что значительная часть экономического потенциала Молдовы сосредоточена в самозваной автономии. Поэтому шансы на разрешение этого конфликта со стороны Запада или России остаются достаточно высокими, и мы уже несколько раз видели сближение позиций сторон.
Подчеркнем и то, что в нашем регионе для урегулирования конфликтов применяются принципиально разные схемы: абхазский конфликт решается в рамках ООН, карабахский – в рамках Минской группы, южно-осетинский – при посредничестве России.