После того, как в офисе «Расследующих журналистов» запретили курить, я понял, наконец, почему «ансамбль» превратился у армян в hamuyth. Казалось бы, перевод на армянский слова ансамбль к запрету на курение не имеет никакого отношения. И впрямь, какая тут связь? Но когда ты вынужден ради нескольких затяжках на крышу одного из зданий в центре Еревана и по ходу обозревать родной город, что только не приходит в голову – от ругани до этимологии.
Насколько мне известно, «ансамбль» – это гармоничная целостность ряда вещей. Наример, ансамбль песни и танца, где, скажем, тар не может играть одно, а кяманча – другое, либо же певец петь в отличающейся от музки тональности. Или, к примеру, архитектурный ансамбль, тем более не терпящий дисгармонии. Существует также понятие «ансамбль одежды», и любая мало-мальски сведущая в этом женщина никогда не наденет к бархатному вечернему платье кроссовки, производства какой бы знаменитой фирмы они ни были.
И теперь, стоя на плоской кровле высотки, гляжу на город и пытаюсь найти хоть какой-нибудь архитектурный ансамбль, могущий засвидетельствовать, что мы – народ строителей и зодчих, и не могу найти. И тогда начинаю понимать, что армянское слово, созданное для замены международного «ансамбль», придумано пуристами не затем, чтобы сохранить наш язык в непорочной чистоте, а для того, чтобы отвлечь внимание искателей гармонии.
Пока разберусь, означать ли ham “вкус», а uyth – “фюить”, то есть его отсутствие, мэрия даст разрешение на строительство еще нескольких неуклюжих зданий, еще несколько крыш в центре города превратятся в лоджии, а сколько-то балконов, лишившись исконного смысла, обретут значение дополнительной жилплощади. А пока все это происходит, я постепенно прозреваю, что и ham, и uyth просто-напросто суффиксы и что только нашему дерзкому народу удается ради святой непорочности языка придумать слово без корня и основы.
Так, например, соседство средней школы (кстати, имени видного литературоведа-дашнака) с ночным стрип-баром ни по каким критериям не может считаться ансамблем, но, тем не менее, вот уже который год являет нашим взорам hamuyth двух несочетаемых учреждений. Или, скажем, чем не hamuyth композиция из голой девицы и бутылки коньяка в самом центре города (коньяк же называется ни много, ни мало – “Маштоц”, причем на самом что ни на есть классическом русском). Подходишь к цветочному магазину, чтобы купить цветы, а тебе суют под нос какой-то hamuyth: если вытащить из него три-пять роз, то все остальное будет напоминать пучок зелени для маринада. Чтобы сбагрить товар, продавец начинает расхваливать букет, мол, это самый последний “ансамбль” их флориста.
Вот так повсюду – одни сплошные “ансамбли”. В сфере градостроения – hamuyth, а сфере обслуживания – тоже, а еще в политике, да и в социальной сфере не лучше.
Правительственая коалиция – ну чем не полноправный hamuyth этот котейль из политических партий? Три партии решают объединиться, чтобы править, но со временем (а может, как раз вовремя) две из них проглатывают третью, а вторая, влача вместе с другой груз управления народом и страной, намекает на творимый первой “криминал”.
Или взять коалицию оппозиции – ну чем не полноправный hamuyth этот котейль из политических партий? Множество партий решили оъединиться, чтобы восстановить конституционный порядок, но поскольку каждая из них представляет его по собственному образу и подобию, то забывают обо всем и нчинают тешиться всяческой мелочью -например, объявляют недействительным проведенное спикером НС голосование.
Можно взять и нашу внешнюю политику. Такому “ансамблю” позавидуют даже ирландцы, по праву гордящиеся своей ритмичной и зажигательной джигой. Раздарив все русским и получив благодарности ровно на ломаный грош, мы суемся в Ирак, чтобы сфотографироваться на фоне заканчивающейся войны, словно именно через эту фотографию проляжет связывающая Турцию с Азербайджаном железная дорога – наш последний шанс избавиться от блокады.
Да и вся наша республика напоминает сплошной hamuyth, где развивается одна лишь столица, причем с таким пылом и скоростью, что возникает даже подозрение: а не собираемся ли мы подарить соседям все остальное? За исключением, конечно, Цахкадзора и Севана, где катаются на лыжах, санках и на яхтах наши президент, министры, депутаты и олигархи…
И народ наш – целиком hamuyth, ибо одни только машины свадебного кортежа какого-нибудь нувориша стоят больше, чем бюджет целой области, а расходы на свадьбу вообще в несколько раз превышают те деньги, что выделяют наши соотечественники из диаспоры для строительства какой-нибудь школы или больницы.
Вот и живем мы, делая вид, что у нас есть государство, и воображая, будто мы сможем превратиться правовое государство и гражданское общество.
Каждый раз, перечитывая посвященное Александру Таманяну стихотворение Чаренца, я невольно запинался на слове, казавшемся мне чуждым и неуместным, хотя я и считал, что такой поэт, как Чаренц, не мог вписать его случайно. В строке “Он видел, пожалуй, солнечный город” грубо выпирает “наверное”. Почему “пожалуй”? В чем мог засомневаться Чаренц, который наверняка тысячу раз видел планы Таманяна и тысячу раз беседовал с о них с архитектором? Это “пожалуй” – есть,наверное, то же самое hamuyth, о котором поэт не мог ведать, ибо в его время слово “ансамбль” еще не арменизировали во имя святой беспорочности языка… или, может, именно ради правды?